Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

18 апреля настала очередь солепромыслов. Это был правильный шаг не только в связи с необходимостью получить твердый источник для бюджета. Хозяева частных предприятий на озере Баскунчак, где добывалась львиная доля российской соли, бросили своих работников, и те остались без питьевой воды посреди пустыни. Воду пришлось доставлять усилиями Советов, правда, почему-то не из Ахтубы, а из озера Карасу. Кроме того, было построено 14 бетонированных колодцев.

Сложности доставляло отсутствие хины, а также проникновение в управление солепромыслами (Деловой совет) уголовников, которые обирали рабочих и арестовывали сопротивляющихся[684].

18 апреля также было принято решение национализировать типографии, а заодно закрыть все газеты. Удар наносился по правым социалистам. Максималист Цыпин писал: «правые эсеры науськивают голодную толпу на советскую власть, смыкаясь с контрреволюцией».

9 мая был национализирован томатный завод Казаринова, а 26 мая – развлекательные Луна-парк и парк Аркадия. Буквально в апреле их хозяевам разрешили открыть аттракционы, а теперь индустрия развлечений переходила под контроль государства. В парках было решено обустроить детские площадки.

18 мая настал черед бондарных мастерских. Их было девяносто, и они располагались в Астрахани, Форпосте, Красном Яру и Енотаевском уезде. Совнархоз всерьез рассчитывал уменьшить издержки производства за счет его централизации и сокращения бюрократической надстройки[685].

4 июня Совнарком принял пакетное решение о национализации пяти промыслов бр. Сапожниковых, включая Оранжереи и Тумак. На национализированных промыслах трудились до тысячи человек, которые теперь стали работниками госучреждения.

Национализация набирала обороты по мере роста проблем со снабжением. Так, в июне 1918 года работники крупнейшего рыбопромышленника Агабабова сообщили, что фирма располагает тремя сотнями рыбопромысловых судов и огромными запасами рыболовных товаров[686]. Фирму национализировали. Интересно, что национализированные компании работали вполне на коммерческих началах. Комиссары официально определили норму прибыли государственных предприятий в 15 %[687].

В целом, однако, к лету сложилась тревожная ситуация. Быстрое огосударствление экономики не сопровождалось успешным созданием планового хозяйства. «В настоящее время предприятия отбираются, а рыбные, которых в Астрахани подавляющее большинство, уже отобраны. Займы аннулированы, и оборотных средств нет. Добыча финансов идет путем разрушения торгово-промышленного аппарата, противного всем государственным принципам», – с тревогой отмечали в июле 1918 года народные комиссары[688].

Наиболее дальновидные предприниматели просто бросали фабрики. Так, владелец консервного завода Холчин предоставил на сто тысяч рублей акций в пользу народного Университета, после чего отбыл в Москву и в городе больше не появлялся, общаясь через телеграф. Рабочие попытались сами организовать производство, но не преуспели, и фабрика встала[689]. С иностранцами при национализации обходились деликатнее.

К примеру, городской трамвай, принадлежавший бельгийцам, было решено выкупить. Управление предприятием взял на себя фабзавком.

Целых три недели Совнарком размышлял о социализации садов, принадлежавших персидским подданным. Впрочем, 14 апреля решение было принято. Оно вызвало протест персидского консула Зайналабдина Сафарова. Протест не сработал. Зато консул добился возврата персидскому подданному Арзуманову ста двадцати пудов семечек подсолнечника, которые были конфискованы комиссариатом продовольствия под горячую руку.

К слову, в Астрахани в это время действовал целый дипломатический корпус. По большей части, дипломатические функции осуществляли обычные предприниматели, волею судьбы занесенные в южный город. Помимо персидского консула, местным властям приходилось иметь дело с британским вице-консулом, а также консулами Дании и Швеции. Последний в основном представлял интересы военнопленных – немцев, австрийцев, венгров и турок. Пленных было много. Только в Астрахани их число оценивалось в 7000 человек, а всего по территории губернии – в 20 000.

Представительство интересов пленных было делом нелегким и конфликтным. 30-летний датский консул доктор Отто Рендорф даже подрался с одним наиболее задиристым солдатским представителем. Победил врач[690].

Реквизиции и конфискации