Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

Практика принудительного изъятия собственности была привнесена не большевиками. Весной 1917 года под руководством губернатора-атамана Бирюкова власти вовсю реквизировали фрукты, муку[691], липу[692] и особенно вино. Продукты питания продавали населению по твердым ценам, промтовары по твердым ценам шли на предприятия, а вино в рамках сухого закона выливали в реки. В ходе масштабной конфискации в середине апреля 1917 года было конфисковано 15 000 ведер качественного напитка, который безжалостно уничтожили. У дома Казбинцева на Канаве, например, вода окрасилась в бордовый цвет на протяжении ста метров[693]. Осенью 1917 года астраханская продовольственная управа вовсю перехватывала транзитные грузы, по сути, просто грабя предпринимателей, перевозивших товары через Астрахань[694].

Знакомым явлением до революции стала и разверстка, представлявшая собой принудительное изъятие скота и хлеба по твердым ценам. Только калмыки Большедербетовского улуса в 1916 году сдали 6800 голов скота, так и не выполнив план[695]. Беда с реквизициями после прихода к власти Советов заключалась в том, что их проводили теперь все. Многочисленные попытки наладить какую-то системность имели кратковременный результат. Изначально проблем добавляли подчеркнутая демократичность власти и отсутствие централизации.

Еще в феврале 1918 года член губисполкома от крестьян Буданов провел самовольные конфискации, после чего скрылся. Как член высшего советского органа, он был подконтролен только очередному съезду Советов. В результате губисполком обратился к выборщикам Буданова – марфинским крестьянам, – чтобы они же его и отозвали[696].

Люди в форме вообще не признавали ограничений. В июне, например, сотрудники милиции не только изъяли 14 мешков муки, предназначенных для курорта Тинаки, но заодно арестовали торговца, поставлявшего на курорт мясо[697].

Был случай, когда никем не уполномоченное лицо, имевшее, впрочем, всякие внешние атрибуты власти и в первую очередь внутреннюю самоуверенность, потребовало немедленно очистить многоквартирный дом ввиду его реквизиции. «Когда до властей дошел этот случай и стало известно, что выселяется 29 человек, они всплеснули руками», – написано в источнике[698]. В результате людей оставили в покое. Вполне естественно, что реквизиции сопровождались, как бы сказали десятилетием спустя, перегибами на местах. Мест с перегибами было в избытке. Были случаи, когда контрибуции накладывались на бедняков, когда сумма контрибуции в 1400 руб. самовольно увеличивалась непосредственным исполнителем до 50 000 руб., когда под видом пресечения правонарушений шел обычный грабеж.

После реквизиций на Форпосте и в Атаманской станице на личном дворе у начальника местного гарнизона оказался 51 баран! К моменту, когда история всплыла, часть баранов уже успели зарезать. Начальника гарнизона, естественно, уволили[699].

В городе доходило до похищения людей с целью вымогательства. В апреле три человека были похищены и зверски убиты на Форпосте[700]. Осенью 1918 года были обнародованы случаи, когда красноармейцы арестовывали людей, забирали их в крепость и предлагали родственникам выкуп за 500–600 рублей[701].

Подчас конфискации у «спекулянтов» означали формирование конфликта с целым селом. Торговцы часто выступали не как частные предприниматели, а как представители всей общины. В селе Поды Черноярского уезда, например, для закупки хлеба скидывались всем миром[702]. Этот хлеб тоже мог быть конфискован, и на разрешения от местных Советов внимания не обращалось[703].

Ловец Канавин рассказывал на мартовском съезде историю своего села: «мы разъехались на лов и затратились на это. Наловили, свезли, но соли нет, денег нет, сбыта нет, и рыба киснет. Вытащили из чулков последние гроши. Купили 115 мешков муки для себя и товарищей покалеченных солдат, пришедших с фронта. А у нас их реквизировали»[704].

Конкуренцию астраханским закупочным группам создавали москвичи. Московский продовольственный комитет, например, закупал у местных ловцов рыбу, повышая на рынке цены. Когда объем сделок достиг 1,5 млн руб., комиссар продовольствия максималист Шведов распорядился арестовать москвичей и изъять у них бухгалтерские книги. У части ловцов возникли трудности с получением заработанных денег[705].

Неудивительно, что в уездах конфискации сопровождались столкновениями, подчас приводившими к человеческим жертвам. В апреле три красноармейца, изымавших сено, были жестоко убиты в Красном Яру. Для восстановления порядка в городке туда был переброшен отряд добровольцев во главе с представителем еврейской рабочей партии «Бунд» Зиновием Авербухом. По прибытии в Красный Яр Авербух наложил на город штраф в 5000 руб. и арестовал 27 состоятельных граждан, которым предложил заплатить выкуп в 700 000 рублей. Столь крупную сумму арестованные не потянули, но 245 000 рублей им все же пришлось заплатить[706].