Астрея. Имперский символизм в XVI веке

И нет ничего удивительного в том, что прибывшие от такого двора коринфские рыцари одержали победу на ежегодном Иберийском турнире. Снаряжение рыцарей на этом состязании было крайне необычным и оригинальным. Появление на арене одного из иберийских воинов описано довольно подробно. Вместо обычных труб его объявляли волынки, а вместо пажа впереди шёл мальчик, одетый пастушком. Дюжина воинов, также одетых пастухами, шла следом за рыцарем и несла копья, напоминавшие пастушеские посохи. Облачение самого рыцаря было выдержано в стиле того же сельского маскарада, ибо на нём был пастушеский плащ, «богато расшитый искусно расположенными каменьями». Той же теме был посвящён и его герб с изображением измазанной дёгтем овцы и девизом «Запятнан, чтобы быть узнанным» (Spotted to be known). Среди дам, наблюдавших за турниром, была одна, как говорили, Звезда, указывавшая рыцарю путь. Пастухи, сопровождавшие Филисида – так звали пастушеского рыцаря – стали ходить между дам, и двое из них запели эклогу под аккомпанемент игравших на флейтах товарищей[307].

Противником Филисида в поединке был Лелий, рыцарь, «не знавший соперников в этом искусстве»[308]. Турнирный наряд Лелия не описан, если только какое-то из описаний других участников не относится к нему. Из прочих рыцарей один оделся как дикарь, «украсив себя сухими листьями, которые хоть и не падали, но могли осыпаться в любой момент»[309]. Другой появился скрытым вместе с конём в фигуре феникса, которая, очевидно, сгорала, и рыцарь представал перед всеми «возродившимся из пепла». Против огненного рыцаря выступил «ледяной», чьи доспехи были похожи на лёд, и всё конское облачение отвечало этому замыслу[310].

Фрагмент с описанием ежегодных Иберийских турниров в «Аркадии» несёт в себе отпечаток реальности. Королева Коринфа Елена очень похожа на королеву Елизавету. Филисид – это, конечно, сам Филип Сидни. Об этом говорят как внешние свидетельства Спенсера и других[311], так и имя дамы рыцаря в романе – Звезда (Star или Stella)[312]. Лелий – это, несомненно, сэр Генри Ли, тот искусный воин, которому, по-видимому, и принадлежит главная заслуга в организации турниров Дня Восшествия.

Идея о том, что Лелий в «Аркадии» это Генри Ли, была высказана в опубликованной в 1934 г. статье Джеймса Хэнфорда и Сары Уотсон[313]. Главным аргументом в пользу этого предположения является тот факт, что Джошуа Сильвестер называет Ли именем Laelius[314]. Его «Божественные недели и труды» (являющиеся вольным переводом «Божественной недели» Дю Бартаса) полны аллюзий на королеву Елизавету и её мифологию. И эти аллюзии в поэме, темой которой является божественное сотворение мира, наполняют елизаветинское правление некой космологической значимостью. Дю Бартас всего лишь описывает сотворение небес. Он рассуждает о Солнце, величайшей из планет, и цитирует восемнадцатый псалом, где оно «выходит, как жених из брачного чертога и радуется, как исполин, пробежать поприще». И в этот торжественный момент истории творения Сильвестер в своём переводе вставляет описание того, как сэр Генри Ли под именем Лелия сражается перед Елизаветой на одном из турниров Дня Восшествия:

(As Hardy Laelius, that great Garter-Knight,
Tilting in Triumph of Eliza's Right
Yearly that Day that her dear reign began
Most bravely mounted on proud Rabican,
All in gilt armour, on his glistring Mazor
A stately plume of Orange mixt with Azur,
In gallant Course, before ten thousand eyes,
From all Defendants bore the Princely Prize)
Thou glorious Champion, in thy Heavenly Race,
Runnest so swift we scarce conceive thy pace[315]

.(Как храбрый Лелий, рыцарь ордена Подвязки,
Сражавшийся на празднике правления Элизы
В день царствия её начала каждый год,
Вскочил на Рабикана гордого отважно
В доспехах золочёных весь, а на блестящем шлеме
Плюмаж оранжевый с лазурным величавый
В бесстрашной скачке, на виду десятка тысяч глаз
От всех защитников унёс монарший приз).
Ты, славный чемпион своей небесной гонки,
Летишь так быстро, что едва нам бег заметен твой.