Атака мертвецов

Станичники, выслушав приказ, заворчали: пешком воевать казак не любит, да и не обучен. Но делать нечего: оставили лошадей коноводам и, бурча, побрели в ночь, цепляясь шашками за кусты.

Вечером 30 декабря конная артиллерия заняла позиции на высотах и открыла огонь: снарядов не жалели, паля по тёмному городу. Вот вспыхнуло зарево в одном месте; загорелись, весело швыряя искры в ночное небо, дровяные шпалеры; рванул снарядный склад; и спустя полчаса полыхало по всему горизонту.

Стало светло; пожары осветили густые цепи казаков, и японцы открыли яростный огонь – как днём на стрельбище. Наших, наоборот, пламя слепило, прятало вспышки выстрелов из «арисак» в оранжевом бушующем мареве; казаки кричали, накатывали бестолково – и отступали, оставляя раненых и убитых. Метались в темноте ординарцы, передавая противоречивые приказы; сотни действовали невпопад, не дожидаясь соседей, – и вновь отползали назад, под прикрытие кустов…

Мищенко в отчаянии велел резерву приготовиться к атаке, но теперь в конном строю, чтобы преодолеть мёртвое, насквозь простреливаемое пространство одним махом и обрушить шашки на японские головы. Эскадроны и сотни уже выстроились, ожидая сигнала; кони, чувствуя близкую атаку, ржали, рыли землю копытами; позвякивала сбруя, всадники проверяли, легко ли выходят клинки из ножен, поудобнее перехватывали пики.

– Ваше высокопревосходительство! Разведчики вернулись: японцы рядом, пять батальонов. Отходить надобно.

Генерал выругался. Скомандовал отбой.

Несмелый рассвет осветил оставленные батареями позиции; остро пахли сгоревшим порохом латунные гильзы. Японцы подобрали две сотни вражеских трупов и захоронили с почестями; а склады Инкоу горели ещё неделю…

* * *

– Тьфу ты. Тоска какая-то, а не фантазия. Получается, без толку этот налёт? А, Ярило? А мы с тобой где?

– А мы с тобой здесь, Сера. В Петербурге. Неохота мне больше фантазировать. Я что ни придумаю – а наши всё проигрывают и проигрывают.

– Значит, конец фильме?

Купец поскучнел. Сплюнул, достал папиросу. Покатал, разминая.

– Больше никаких подвигов? Так и помрём в гимназистах от скуки?

Стало его жалко, и я соврал:

– Ну, придумаю что-нибудь. Попозже.

Глава одиннадцатая Взрывник

Февраль 1905 г., Санкт-Петербург

Лицо в жутких ожогах, левый глаз затянут розовой плёнкой наполовину и беспрерывно слезится. Протянул «клешню» без среднего и безымянного пальцев:

– Химик.

– Я, наверное, тоже, – сказал я.

– Вы не поняли, молодой человек. Химик – не увлечение и не специальность, это моё партийное прозвище.

– Весьма почётное, между прочим, – встрял Барский.

– Очень приятно, – сказал я, пожимая клешню, – а я Нико…

– А он – Гимназист, – поспешно перебила Ольга и посмотрела сердито.

Никак не привыкну, что отныне я не Николай Ярилов, а Гимназист. Если честно, поведение Ольги и её «товарищей» кажется мне иногда ребячеством, игрой в казаки-разбойники. Но я предпочитаю молчать на этот счёт.

– Я участвовал в испытаниях ваших, м-м-м, осколочных гранат. Весьма неплохо.

– Благодарю вас.

– Не перебивайте. – Химик достал платок, тщательно промокнул глаз. – Неплохо, остроумно, но совсем не то, что нужно. Уличные бои – примитив, лишь способ привлечь на нашу сторону народную массу, растревожить. Смерти близких как нельзя лучше разозлят пролетариев. Но главное наше предназначение – террор. Нужны бомбы. Компактные и мощные, способные разнести на щепки яхту или двухэтажный особняк. Чтобы ни один министр, ни один великий князь, да сам Николашка не чувствовали себя в безопасности. А игры в баррикады оставьте девочкам.

– Это лишь ваше мнение, – встряла Ольга.

Химик кривится и перхает. Я беспокоюсь, что ему плохо: гримаса его ужасна. Но, оказывается, он так смеётся; сожжённое химическим ожогом лицо не в состоянии улыбаться по-человечески.

– Кхе-кхе. Я – человек дела, мне ваши теоретические споры под винцо скучны. Набьётесь по квартирам, занавески на окнах, лампы притушены – и треплетесь часами, не жалея драгоценного времени. А я и мои люди не разговаривают – действуют.

Ольга раздула тонкие ноздри – верный признак обиды. Но промолчала.

– Итак, молодой человек. Я готов взяться за ваше обучение, берусь за два месяца подготовить. Школа, разумеется, не в столице. Предупреждаю: дело опасное. До экзамена доживает один из трёх.

– Отчисляете? – не понял я.

Химик опять заперхал, вытер изуродованной кистью сочащийся глаз.

– Комик. Юморист. Макс Линдер. Хотите, чтобы я похлопал? Так нечем хлопать: пальцы оторваны, ошибся со взрывателем. Повторяю: наше дело – опасное. В Тифлисе недавно взорвалась лаборатория, дом завалило, два соседних сгорели. От трёх спецов и дюжины боевиков из охраны – один пепел. Понятно? Мы динамит делаем – вот этими руками. Нитроглицерин. Колбу уронил – смерть. За азотной кислотой не уследил – шкуру прожжёт до костей к чертям собачьим. Ясно?

– Ясно. Видите, я с тростью? Я уже взрывался.

Химик бросает на меня быстрый взгляд – будто приценивается. Продолжает:

– Ну и выводы?

– Мне надо подумать.

– Струсил, – Химик брезгливо скривился, – время зря теряю.