Атаман Платов

Устроители скачек оценивающе поглядывали на рослого платовского жеребца. Один из них предложил выставить его в забег.

— Так ведь он же не подготовлен! — запротестовал было хозяин, но сговорчиво махнул рукой. — Ладно уж! Только посажу казака. Вашего жокея мой Леонид не примет.

В заезде участвовали десять скакунов, одиннадцатым был дончак, взращённый на атаманском заводе.

Узнав об этом, публика заволновалась, в тотализаторе возникла неразбериха: новый конь спутал все карты. Изумился и принц-регент, когда узнал, что конь — спутник атамана в его походах и сражениях. Боевой конь — и в скачках? Такого ещё не бывало.

Дончак не подвёл: разделил второе-третье место.

— Он не уступает лучшим нашим скакунам! Я прикажу нарисовать его, — сказал принц-регент. — И картину повешу в своём дворце.

— Зачем же рисовать? В знак уважения я дарю вам этого коня, — расщедрился Матвей Иванович.

— А мы вам вручим чистокровного жеребца, победителя скачки! — пообещал хозяин ипподрома, заработав таким образом одобрение принца-регента.

К Матвею Ивановичу протиснулся высокий белокурый, слегка прихрамывающий мужчина. Глаза светлые, чистые, обворожительная улыбка.

— Сэр! Позвольте выразить вам своё восхищение. Я преклоняюсь пред вами и предводительствуемыми вами войсками. Я писал о многих героях, вы из тех, пред кем я в долгу.

— Кто вы?

— Я — поэт. Вальтер Скотт моё имя.

— О-о! — Матвей Иванович почтительно отступил, не отпуская его руки. — Ваше имя, сэр, в России известно. Позвольте и мне высказать вам почтение. — Он снял с головы папаху и отвесил поклон.

А на следующий день свита на яхтах поплыла по Темзе в Оксфорд, знаменитый своим университетом. Старейшее в мире учебное заведение незадолго перед тем отметило своё семисотлетие. Особую известность имела его библиотека, которую двести лет назад собрал учёный Бодлей. Она была гордостью Англии.

Гостей ознакомили не только с библиотекой, но и с типографией, где на станках печатались университетские книги, с картинным залом, где находилось собрание редких полотен известнейших художников.

Потом были выступления, и хор опять исполнил английскую песню о казаках. Но совсем не ту, что пели на ипподроме. Хотя эта тоже была о казачьей доблести и один из куплетов был таким:

Бежит, позором покровенный,
А вслед за ним летит казак,
Пылая яростью, отмщает
Горящую Москву!
Грозу и ужас низвергает
На вражью главу!

А поутру в театральном зале университета состоялось торжественное собрание. Гости в чёрных мантиях восседали на почётных местах. На возвышение вышел канцлер университета лорд Гренвиль.

Матвей Иванович ясно услышал свою фамилию в долгой речи учёного, который перечислял сражения, где отличились его, Платова, войска. Когда канцлер кончил, все встали. На генерала надели чёрную мантию: отныне он стал почётным, доктором наук Оксфорда.

И ещё произошло немаловажное для Платова событие. Случилось это в доме русского посланника и давнего знакомого Матвея Ивановича князя Ливена. Словоохотливая хозяйка Дарья Христофоровна, выражая сочувствие, сказала, что после смерти жены Матвею Ивановичу одному будет нелегко.

— Как одному? А дочери? Сыновья? — возразил он.

— У них свои семьи, а стало быть, и свои заботы. А ведь каждая душа просит друга, которому бы можно поведать заветное. Да и не обо всём можно высказать дочери или сыну.

— Уж не собираетесь ли вы меня, старика, оженить? — насторожился Матвей Иванович.

— Какой же вы старик! — всплеснула руками хозяйка. — Не всякий молодой сравнится с вами. Вам ваших лет никак не дашь! А у меня на примете объявилась знакомая девушка. Увидела вас и воспылала душой.

— Девушка? Да воспылала? Ну уж нет! Не я ей нужен, Дарья Христофоровна, а моё положение да богатство. А моя-то песня спета.

— Нет-нет! Вы не так меня поняли. Она действительно девица, но лет ей немало, под пятьдесят. И ни в чём она не нуждается: имеет богатое наследство. Скажу, что она будет достойной вам подругой.

— Да готова ли она ехать на Дон?

— С вами хоть на край света. Я уж об этом с ней говорила.

— И веры она не нашей. Можно ли? — сопротивлялся Матвей Иванович.

— Был бы достойный человек, а вера с верой уживутся, — поддержал жену князь Христофор Андреевич. — А избранница вас, видит Бог, достойна.

В следующий приход к Ливенам Матвей Иванович встретил немолодую женщину, которая при его появлении засмущалась, сказала что-то непонятное.

— Это наш друг дома, мисс Элизабет, мы называем её по-русски Елизавета Петровна. Отец её был сэр Питер.

Начался обычный салонный разговор, в котором Дарья Христофоровна была переводчицей. Понравилась ли ему Англия, спросила гостья. Он ответил, что очень: кругом чистота, порядок, и народ живёт попривольней.

— А разве у вас хуже?

Он уклончиво ответил, что живут по-всякому, а вот погода здесь несносная: дожди да туман ему не по душе, с трудом их переносит.

— А у вас в России лучше? Нет дождей и туманов?

— На Дону у нас раздолье. Кругом степь, воздух настоен на чабреце да полыни.