Атаман Войска Донского Платов

А уж зимой веселье! Гуляли из дома в дом, пляски весь вечер. Днем — катание. По раздолью казачьи дачи от устья Аксая до холмов тянутся, под горами — сады заснеженные. Скачки, охота, стрельба в цель, кулачный бой, пока Иловайский его не запретил.

Пришел срок, и вызвали Андрея с другими выростками на перебор к войсковому атаману. Кто такой? Каков из себя? Строен казачок, подвижен, черты четкие, высеченные, взгляд прозрачных глаз лукавый, вилючий…

На службу по родству и свойству с нарождающейся донской знатью определили Андрея в правление при внутренних тягостях.

С 20 мая 1777 года пошел срок. Гонял он до Донца отправляемых на Сибирскую линию штрафованных разных станиц казаков, другую гоньбу справлял. А как весна, смененные на дежурстве верховскими казаками, уходили низовцы на рыбную ловлю…

Отслужив первый срок, зачтенный за полевую службу, кинулся Андрей по примеру отца своего торговать. Но неудачно. Обещал какому-то греку полторы тысячи пудов коровьего масла и договорился в городе Симбирске с местным купцом Андреем Краснояровым по 2 рубля 10 копеек за пуд. Купец затребовал деньги вперед, а поскольку у Андрея Кислякова наличными было сотни две, вовлек он в это дело Волжского казачьего полка есаула Щербакова, обещав разделить барыши. Легковерный есаул вложил в сию операцию 3 тысячи, а Кисляков — 130 рублей 10 копеек и, не дожидаясь всей партии, отбыл по июльской жаре в Черкасск, увозя первые 250 пудов и оставив есаулу вексель на 400 рублей. Краснояров же, «за пришествием в банкротство», больше масла не поставил. Терзаемый кредиторами, продал он и двор и «екипажи», но не покрыл и половины есауловских убытков. Протягавшись в Симбирске до осени, прибыл Щербаков в Черкасск. Кисляков ему по векселю двести рублей вернул а двести просил подождать еще год. Пошел тогда есаул к его отцу, Ивану. Вызвал родитель Андрея и велел писать расписку, мол, вернет деньги через год, что Андрей, «не ослушавшись, и учинил, думая, что родитель заплатит».

Когда ушел Щербаков, хозяйка кисляковская — тетка Ленка — видела с база в окно, как ругал старый Кисляков сына, руками вскидывал и бородой тряс, аж кисти на чекмене подпрыгивали. Андрей губу покусывал, за отцом задумчиво наблюдал, потом, ухмыляясь, сказал что-то и так же, как отец, но еще ретивее, руками вскинул. Вышел, с крыльца сказал в хату:

— Ну, будя… Тухта…

Старый Кисляков вслед зверское лицо высунул:

— Я т-тебя вых-хоню…

— Выгоняют скотину на баз, — веско ответил со двора старший сын.

Через год Щербакову никто, конечно, не заплатил. Старый Кисляков как раз отделял сына[94]. В разгар дележа потащил их Щербаков в словесный суд. Кто из них обещал заплатить, неизвестно, валили потом друг на друга. Разругавшись окончательно с отцом, ушел Андрей опять на службу в полк Иловайского, отцова благодетеля.

Первый бой Андрея Кислякова — истребление ногайской орды. После этого сражения, столь немилосердного и столь удачного, уверовал Кисляков в непобедимость русского оружия и хрупкость жизни человеческой. Отстояли свой срок полки на Кубани, стали домой собираться, но тут очередная (которая уж по счету) кампания с турками началась.

Гремела Россия победами. За Кубанью же шла война бесславная и бесчеловечная. Не война — побоище. Новый командующий, Текелий, гонял по Урупу за шейхом Мансуром, а Иловайский — вверх и вниз по Лабе за черкесским джигитом Каргоко. И русские и казаки жгли аулы, хлеб и сено грабили, скот угоняли, все пчельники черкесам разорили. Едет, бывало, казачок, глаза закрыты, а в руках соты.

— Чего это ты?

— Ч-щ-щ… Не тревожь их, а то дюжей жил ять (жалить) зачнут…

Разорил Текелий край и довел до нищенства, черкесов же покорить не смог. Вписали Андрею Кислякову тот период в послужной список коротко: «При движении в стороне Кубана в неоднократных походах и посылках в партии[95] во многих местах за Кубаном бывал и учествовал в сражениях». За восемь лет непрерывных походов и стычек выбился он в урядники.

Уже урядником с графом Гудовичем ходил Андрей Кисляков на (турецкую тогда) Анапу. Жара, безводье. Кое-как вышли. В пяти верстах от крепости на высотах у речки Бугур волновались черкесские толпища. Русские их сбили и обложили город.

Под Анапой Кисляков отличился, прикрывал со сборной от двух полков командою левый фланг корпуса. В леске, от солнечных зайчиков пятнистом, на поляне прокаленной, с черкесскими наездниками столкнулись. Кинулись друг на друга, как давно не виделись, перед столкновением коней попридержали. Съехались черкесы и черкасня. От души, по-братски, перекрестили друг друга шашками, расскочились… Поволокла лошадь[96] молодого Федьку Персиянова, соседа Кисляковского. То-то вою будет!.. На пустом месте меж всадниками у повалившегося коня черкес одинокий за руку схватился, «поклоны земные» бьет.

— Берите его!..

Бросились черкесы своему на выручку. Кисляков рванулся и коня им поперек дороги поставил. Шашки визжащей сияющий диск влево — вправо кинул и — через плечо:

— Берите!..

Черкесы по-рыцарски налетали — по одному, это его и спасло. Отбился.