Атаманщина

Еще более тяжелое впечатление произвел формировавшийся здесь отряд Атамана. Противу всем слухам, отряд насчитывал не более двухсот человек, и оказалось, что влил в него значительные силы наш поезд. Присоединилось немало сербов-солдат, на дезертирство которых их прямое начальство смотрело сквозь пальцы. И немало русских юнкеров и офицеров, скрывавшихся, как и я, в сербских вагонах, и внезапно появившихся в «атаманской зоне» на Божий свет… Несомненно, в отряде имелись идейные люди, и излишне подчеркнутая «театральная» дисциплина: вытягивание, козыряние, звон шпор. Но чувствовалось, что царит дух беззакония и насилия, нет настоящей внутренней дисциплины… Объемистые шаровары, громадные, лохматые папахи, нагайки… Скорее на банду походил отряд.

В станционном зале я встретил юнкера, знакомого по иркутским боям. Это был высокий, стройный юноша. Дубленый полушубок, раскрытый меховыми отворотами на груди, туго стянутый в талии ремнями. На ремне в кобуре кольт. На кисти руки нагайка. Шаровары, сапоги. Папаха пушистым мехом окаймляет молодое, безусое, розовое от натурального румянца и мороза лицо. Как другие, он молодцевато вытягивался, щелкал шпорами, козырял… Мы решили напиться вместе чаю. Мой приятель рассказал мне о знаменитом «ответе» Атамана Семенова. На предложение большевиков сложить оружие Атаман велел отправить в подарок в Забайкалье запломбированный вагон. Когда в Чите вагон открыли, в нем оказались обмерзлые трупы расстрелянных членов Маньчжурского Совета.

По мнению юнкера, этим «ответом» Атаман окончательно сжигал за собой корабли. Ответ являлся доказательством решительности и намерения драться против большевиков до конца… Мне почему-то припомнилась картина Репина… Запорожцы пишут письмо турецкому султану… Это был «ответ», достойный тех далеких, средневековых времен.

– Кормят на «ять». Вещевое довольствие, как полагается, – продолжал юнкер. – Кроме того, уклоняющиеся все равно попадут под суд… Являлись ли вы к коменданту?

– Нет еще, – ответил я.

– Советую поторопиться. Объявлено следить за теми, кто не явится и не запишется добровольно.

– Мне говорили, – осторожно заметил я, – что в Полосе Отчуждения Китайской железной дороги формируются другие отряды.

– Да, несколько, но больше дрянь… Расхлябанность… Нет настоящих людей.

– Что вы делаете с теми, – спросил я, – кто не поступает добровольно?

– Пока что порем, – ответил юнкер (слово «порем» он выговорил с расстановкой, с особым молодцеватым ударением), и добавил: – Хотя уже многие говорят: «Таких шкурников лучше выводить в сопки на расстрел»…

Из разговора я понял, что большинство присоединилось к отряду Семенова добровольно, часть потому что, оставшись без денег, друзей и крова, – некуда было деться, были и такие, которых загнал в отряд страх. Я поблагодарил судьбу, что был счастливее других: в моей бобриковой куртке было зашито свыше десяти тысяч Керенских рублей.

Прощаясь, юнкер указал мне, где на станции я могу найти коменданта, и я обещал, что «немедленно явлюсь», но в тот же день, не говоря никому ни слова, занял место в поезде, уходящем далее – «на Восток».

Конечно, мемуары Волкова заранее писались как литературное произведение, и к степени достоверности сообщаемых им сведений надо подходить очень осторожно. Но эпизод с казнью членов Маньчжурского Совета и отправкой их тел в запломбированном вагоне выглядит правдоподобно. Семенов действительно мог таким образом объявить войну большевикам. Вероятно, близка к действительности и картина атаманского произвола в ОМО.