Ататюрк. Особое предназначение

— В программе оппозиции, — говорил он, — я не нахожу ничего, что противоречило бы принципам Народно-республиканской партии, что заслуживало бы серьезной дискуссии…

На что Али Фуад, не скрывая иронии, заметил:

— Прежде чем сравнивать программы двух партий, нужно их иметь!

Программы у партии Кемаля действительно не было.

Но это не помешало ему обвинить лидеров новой партии в полнейшем непонимании экономического момента и тяге к исламу.

Тем не менее, в стране нашлось достаточно людей, сразу же потянувшихся к прогрессивистам.

Но их надеждам не суждено было оправдаться.

Ни сейчас, ни позже.

Если судить по именам, то оппозиция, которую объединяло страстное желание бороться против шедшего к диктатуре Кемаля и его ставленника Исмета, выглядела внушительно.

Более того, бывшие друзья Кемаля испортили ему немало крови, но вся их возня так и осталась возней, поскольку любая оппозиция против Кемаля была обречена.

Напомним, что окружавшая его среда была представлена довольно большим числом грамотных и опытных чиновников гражданской и особенно военной верхушкой, в которой весомо были представлены (как и сам Кемаль) бывшие итгихадисты, пережившие успехи и неудачи партии.

К этому времени самый опасный конкурент Кемаля Энвер расстался с жизнью, участвуя в своей очередной авантюре на поприще пантюркизма-панисламизма, что тоже было воспринято соратниками Кемаля ка кисторический урок.

Кемалистская власть, набирая силу в борьбе с оппозицией, корнями уходившей в младотурецкое прошлое, приобретала черты однопартийного авторитарного режима во главе с президентом Ататюрком.

Эта власть представляла собою интересы двух самых влиятельных элит — военной и гражданской, а высшими руководителями страны — президентом и премьер-министром — были герои войны за Независимость.

В турецком парламенте также было представлено много военных, значительной была прослойка отставных военных в министерствах, госучреждениях и на госпредприятиях.

Перед такой «военизированной» властью во главе с недавним генералом, освободителем страны, в то время даже в условиях внутренней политической нестабильности не возникала нужда в замене её прямым военным режимом.

В этом не было необходимости.

Даже периодически возникавшая легальная оппозиция, представленная соратниками Кемаля по общей борьбе против интервентов, так и не смогла, вплоть до второй половины 1940-х годов, предложить кемалистской авторитарности свою альтернативу — постоянный институт демократической оппозиции, способный противопостоять режиму однопартийной власти.

В те дни кемалисты особенно активно нападали на Рауфа, напоминая, что он подписал Мудросское перемирие.

Досталось от них и Кязыму Карабекиру, который во время выступления перед студентами факультета права Стамбульского университета позволил себе заявить:

— Если нация спасла свое существование, то только благодаря исламу. Если у Турции отнять всё, то у нее останется только мусульманская вера…

Перед Фетхи, которого партийцы упрекали в чрезмерной умеренности, стояла нелегкая задача.

Как того и следовало ожидать, он с ней не справился.

И когда в начале февраля 1925 года во время заседания Национального собрания два депутата, выясняя отношения, затеяли перестрелку, всем стало ясно, что дни Фетхи на посту премьера сочтены.

«Револьвер стал повседневным аксессуаром, — не скрывая своей иронии, отмечали французские политические наблюдатели, — столь же обычным, как феска».

Только один раз Фетхи удалось объединить большинство и оппозицию.

Это случилось, когда Анкара решила выслать нового греческого православного митрополита, бывшего архиепископа Бурсы.

Афины обратились с жалобой в Лигу Наций.

На полученный оттуда запрос Анкара ответила, что это внутреннее дело Турции и никто не должен вмешиваться.

Более того, Турция предупредила, что, если понадобиться, то она готова к войне.

К счастью для всех, этот кризис продлился всего три недели.

В довершение ко всем обрушившимся на Кемаля неприятностям, его отношения с женой продолжали ухудшаться буквально по часам.

Не сделавшая никаких выводов из всего случившегося Латифе снова сорвалась и, чуть ли не силой ворвавшись на один из обедов в Конье, куда они прибыли на годовщину победы под Иненю, с порога закричала:

— Кемаль, я пришла забрать тебя домой!

Побледневший от гнева президент отослал ее домой, и присутствовавший при этом скандале инспектор Второй армии Фахреттин-паша только недоуменно развел руками.

«Я был весьма удивлен, — напишет он позже в своих воспоминаниях, — что такая воспитанная женщина не понимала того, что ее поведение не могло не раздражать такого человека, каким был Ататюрк!»

Как это было ни печально для Латифе, но это была одна из последних капель, которая рано или поздно должна была переполнить чашу терпения Кемаля, который, как было уже давно замечено, никогда особым терпением не отличался.

И теперь всех, знавших о семейной драме Кемаля, волновал только один вопрос: когда?

Глава V