Ататюрк. Особое предназначение

Рауфа суд заочно приговорил к десяти годам тюремного заключения.

Как только они появились на улице, окружившая их огромная толпа принялась скандировать:

— Слава Аллаху, спасшему наших пашей!

Лысый Али недовольно покачал головой: похоже, все начиналось сначала.

Увидев приветствовавших их людей, Али Фуад взглянул на Карабекира.

— Похоже, — негромко заметил он, — теперь мы оправданы полностью…

Тот грустно покачал головой.

И, кто знает, о чем думал в тот день бравый генерал.

Вполне возможно, он уже в какой раз вспоминал тот теперь уже исторический день, когда он не сдал Кемаля султану…

Впрочем, у всей это истории есть и другая версия.

По этому поводу ходили упорные слухи о том, что с благословения Исмета армия предупредила Кемаля о том, что если Карабекир и Али Фуад будут осуждены, то может начаться вооруженное восстание.

Сложно сказать, началось бы восстание, или нет, но то, что казнь Карабекира и Али Фуада осложнила бы отношения Кемаля с армией, не подлежит сомнению.

Поскольку любой общавшийся с ними офицер в такой ситуации становился заложником настроения Кемаля.

И надо отдать ему должное за то, что он не обескровил армию, как это сделал в угоду своим амбициям Сталин.

То, во что он ее превратил, стало ясно уже во время войны с Финляндией, после которой на стол Гитлеру легли доклады, в которых говорилось о полном неумении Красной армией воевать на все уровнях.

Другое дело, верил ли сам Кемаль в то, что оставленные им за бортом большой политики его бывшие друзья действительно решились на крайние меры.

Так, непосредственный участник тех событий И. Инёню не считал заговорщиками осужденных недавних соратников Ататюрка.

По его мнению, корни конфликта лежали в отсутствии согласованности решений, принимавшихся Ататюрком в связи с реформами, с другими руководящими деятелями

государства.

«Они считали, — пишет И. Инёню в своих воспоминаняих, — что с самого начала были вместе, вместе одержали победу и также все вместе занимаются созданием государства, поэтому все должны иметь равное право принимать решение».

2 августа 1926 года в Анкаре начался процесс над четырьмя бывшими видными юнионистами.

Если называть вещи своими именами, то это был уже не процесс, а самое настоящее политическое судилище над бывшими членами «Единения и прогресса».

Теперь их обвиняли не только в участии в заговоре против Кемаля, но и в «безответственном поведении», позволившем втащить Турцию в Первую мировую войну, в коррупции лидеров и страданиях народа.

Судьям надлежало осудить поведение лидеров «Единения и прогресса» во время мировой войны, их «заговоры» против Кемаля во время войны за независимость, авантюры Энвера с большевиками и шаги, предпринимаемые юнионистами с 1923 года.

Трибунал даже не пытался замаскировать свои намерения.

Роль первой скрипки по-прежнему отводилась Джавиту, что совершенно не соответствовало действительности.

«Джавит, — писал о нем близкий к Кемалю Фалих Рыфкы, — не был революционным террористом…

Напротив, это был в высшей степени цивилизованный человек.

Начиная с Лозаннской конференции, где он являлся советником турецкой делегации, он встал в оппозицию, поскольку всегда считал, что без помощи Запада мы не в силах создать мощное государство.

И Кемаль, и Исмет были солдатами, и анкарское правительство по своей сути являло собою военную диктатуру, для которой республика являлась только маской.

Джавит был прирожденным финансистом и рассматривал национализм как нечто весьма ограничивающее возможности развития.

Он был патриотичен и честен, и единственным его недостатком были самонадеянность и гордость».

Возможно, так оно и было, и все же причины конфликта между Кемалем и Джавитом были куда серьезнее, нежели предъявленное ему обвинение.

Джавит был не меньшим модернистом, чем сам Кемаль, хотя и не верил в способность народа построить мощную экономику без посторонней помощи.

И именно поэтому он был очень опасен для Кемаля.

В Турции его было кому слушать, и для компрадорской буржуазии и желавших сотрудничать с Западом политиков Джавит был самой подходящей фигурой.

Он был масоном, имел хорошие связи с деловыми кругами Запада и пользовался репутацией знающего и умного человека.

Сыграло во всей этой страшной истории свою зловещую роль и ближайшее окружение Кемаля, не намеренное впускать в свои ряды «салоникского еврея».

Хотя сам Кемаль был свободен от подобных предрассудков.

И еще бы ему не быть от них свободным, если его самого обвиняли в принадлежности к сынам Израиля и как-то он даже сказал другу детства Нури Джонкеру:

— Некоторые говорят, что поскольку я родился в Салониках, то я еврей. Но при этом они почему-то забывают, что родившийся на Корсике Наполеон был итальянцем, и, тем не менее, он вошел в историю как француз. И любой человек должен служить тому обществу, которое окружает его…

За время следствия Кемаль получил огромное количество петиций от самых различных организаций, умолявших проявить милосердие.