В ярком лунном свете его лицо казалось бледнее обычного, а слегка прищуренные глаза приобрели весьма неожиданный даже для него светло-стальной цвет.
Он стряхнул пепел и, бросив окурок, снова закурил.
Так, куря одну сигарету за другой, он долго смотрел в направлении Анкары.
Вот и все, его враги были мертвы…
Кемаль долго дышал посвежевшим ночным воздухом, напоенным тяжелым ароматом посаженных им цветов.
Потом вернулся в дом.
Еще танцевало несколько пар, а сидевший в гордом одиночестве в углу Лысый Али допивал очередной стакан с ракы.
Окинув присутствующих брезгливым взглядом, Кемаль едва слышно процедил сквозь зубы:
— Какие же вы все собаки! И одна хуже другой!
Грубо оттолкнув кинувшегося к нему Лысого Али, он вернулся в кабинет.
Налив из стоявшей на столе бутылки стакан ракы, он залпом выпил его и поморщился.
Никогда он еще не испытывал такого презрения к человеческому роду, как в эту душную ночь…
За рубежом процессы в Измире и Анкаре вызвали самый настоящий шок.
Да и внутри страны единого мнения по этому поводу не было.
Но…
— Мы ничего не понимаем, мы не знаем деталей, но если они действительно участвовали в заговоре против Мустафы Кемаля, то должны быть наказаны…
Так думали многие.
Гази как спаситель нации завоевал доверие народа.
Во время торжественной церемонии, организованной в конце октября 1926 года по случаю третьей годовщины республики, Кемаля встретили шквалом оваций..
Покидая трибуну, Кемаль приказал военным, ограждающим его от толпы, расступиться.
Но смешаться толпой, как он того хогтел, ему не удалось.
Удивленные его поведнениме люди почтительно расступились, и Кемаль долго шел по образовавшемуся коридору.
А когда один из помощников попросил его вернуться в машину, Кемаль со странным выражением на лице сказал:
— Ты, наверное, любил. Но любили ли тебя? Поверь мне, это наслаждение, несравнимое ни с чем. Особенно если тот, кто любит тебя, это турецкий народ. Позволь мне еще немного насладиться этим…
Что же касается его друзей…
Кровавые события лета 1926 года окончательно разлучили Кемаля практически со всеми друзьями детства и соратниками по борьбе за Независимость, прошедшими рядом с ним через все испытания и разделявшими его надежды.
Начиная с 1922 года, многие из них тяжело переживали тот факт, что Кемаль забывает о старой дружбе и приблизил к себе вновь появившихся.
Во время процесса председатель Трибунала независимости спросил Карабекира:
— Ваша честь, вы оказали огромную услугу стране во время войны за независимость и национального движения. Почему вы примкнули к оппозиции?
— Я очень сожалею о том, — ответил не дрогнувший перед лицом смерти генерал, — что некоторые «аморальные» личности оказали влияние на Кемаля…
Затем он напомнил о своем письме Исмету, в котором требовал их устранения.
Остается только добавить, что Кель Али и Кылыч Али, соответственно председатель и член трибунала, были в первых рядах этих «аморальных»…
Как это ни печально, но старые друзья Кемаля так и не смогли понять того, что он никогда не останавливался перед выбором: будущее Турции или дружба.
Сам Исмет в «Мемуарах» не скрывает своего потрясения, вспоминая о процессе 1926 года, когда были осуждены и приговорены к жестоким мерам наказания многие из его друзей.
И только Али Фуаду удалось восстановить старую дружбу.
Через восемь месяцев после суда в Измире он приехал в Чанкая.
За обедом Кемаль скажет ему:
— Только ради вас я даровал прощение всем остальным!
По всей видимости, это будет правдой, поскольку Кемаль и на самом деле был расположен к Али Фуаду, с которым его связывали самые светлые воспоминания его юности.
Как позже рассказывал сам Али Фуад, за тем обедом у Кемаля был и президент Национального собрания, Кязым, который не смог защитить своих депутатов и членов Трибунала независимости.
В конце вечера сильно выпивший Кемаль обрушился с критикой на Кязыма и Трибунал независимости.
— Я знаю, — якобы заявил он, — что была совершена огромная несправедливость по отношению к моим друзьям…
Рефет вернется в Турцию в июле 1935 года, и Кемаль пригласит его к себе.
Рауф откажется, и на этот раз Кемаль разойдется с ним, как и с изгнанным из страны Карабекиром, навсегда…
Глава IX
Но все это будет позже.
Уже на следующий после казней день Кемаль произнес одну из своих самых блестящих речей.