Atem. Том 1

— А я надеялся, что прыжок выбьет дурь из твоей головы, — покосился на меня Ксавьер.

— Вот если бы парашют подвёл, тогда удар точно бы выбил всю дурь.

— Это вы сейчас о чём? — спросил брат, с подозрением поглядывая на обоих. Ему я ничего не рассказывал ни об Эли, ни о Париже.

— О делах сердечных. — Вытащил Том из рюкзака две банки пива, протянув одну мне. Но я совершенно не горел желанием погружать и так пребывающее в эйфории сознание в смог алкогольного опьянения.

Ксавьер и Том в бесчисленный раз принялись обсуждать «природу женщин», и моё приподнятое настроение моментально улетучилось. Полчаса спустя мы уже говорили о моей личной жизни.

— Я тебя понимаю, — сказал брат, но вот я не понял его начала. — Примерно месяц назад ко мне приставили новую молоденькую ассистентку. Она всё знаки там всякие посылала. А на прошлой неделе меня с ней направили в Бельгию, провести презентацию нашей новой сельскохозяйственной техники. Ну, и как-то так получилось… — многозначительно свёл он брови.

— Моника знает? — Признаться, его откровение, стало для меня настоящим «сюрпризом».

— Ей ни к чему. Это было разово и, надеюсь, больше не повторится. — Сделал он глоток пива, но поперхнулся я.

— Дело твоё, я промолчу.

— Промолчи. — Достал он из рюкзака ещё одну банку пива.

Том бродил вдоль берега, разговаривая по телефону. Ксавьер и брат выглядели так же мрачно, как и надвигающиеся тучи. Рискну предположить что и, на моей физиономии нарисовалась похожая маска недовольства. Повисла пауза.

— Слушай, — надрывно просипел Ксавьер, нахмурившись ещё больше. Рене выдохнул с таким же хрипом, и я понял, что данный жест был адресован не брату, а мне. — Я её видел. — Почёсывая макушку, сказал он и тут же замолчал.

— Кого?

— Твою Дэниэль, — ответил он, и Рене прохрипел ещё громче.

— В Берлине? С Хюттером?

— С кем?

— Ты издеваешься?! Или это ваша очередная шуточка?

И Ксавьер начал рассказывать о своей короткой поездке в Париж в начале недели, о делах лейбла, словно намеренно медленно подводя к сути дела.

— Мы обедали в этом саду у Сены, — защёлкал он пальцами, припоминая название, — там ещё музей искусств, Площадь Согласия, где казнили…

— Это столь важная деталь твоего повествования? — уже не выдержал я, повысив голос.

— Ну, в общем, она была там. Гуляла.

— Одна? — Он вновь выдержал паузу и отрицательно мотнул головой. — Может с друзьями, не знаю. С девушкой и тремя парнями.

— Теми, что снимают её квартиру?

— Сейчас издеваешься ты? Не имею ни малейшего представления.

— Она сдаёт квартиру студентам.

— Ну, возможно, они когда-то и были студентами. Но возраст их явно перевалил за рамки студенчества.

— Почему ты не сказал раньше… Или… — Я сам не знал, о чём хотел спросить: почему не позвонил из Парижа и не дал ей трубку, почему не узнал её номер или не привёз назад.

Сердце пронзительно закололо, и я вдруг ощутил, что, окажись она в эту секунду передо мной, я и не нашёл бы, что спросить. Её объяснения уже утратили для меня всякое значение. Моя жизнь только наладилась. Я привёл себя в форму в прямом и переносном смысле этого слова. И ещё совсем недавно был переполнен восторгом, но вот Ксавьер ошарашил сей новостью, и будто что-то невидимое и холодное, схватив за лодыжки, потащило к обрыву ада.

— Куда уж раньше? Рене и Том, предложили, не говорить тебе, пока группа не выступит в Брауншвейге…

— Я не собираюсь срывать концерт, подрываясь в Париж. К чёрту это.

— Это ты правильно, — ободряющее похлопал по спине Рене.

— Но мы с ней, эм… Как бы выразиться мягче… побеседовали. Она обещала вернуться в Германию в ближайшие дни.

— Ты настолько запугал девушку? — засмеялся брат.

— Я-то как раз настоятельно рекомендовал ей держаться и от Германии, и от Штэфана подальше, — возразил Ксавьер.

— Какая забота, — нервы предательски подвели, и я ненамеренно сорвался, обрушив свой едкий комментарий на Ксавьера.

До дома мы ехали не обронив ни слова. Ксавьер вёл мою машину, я сидел рядом и переключал радио со станции на станцию, пытаясь заглушить надрывный храп, уснувших Тома и брата. Рене в такт музыке, громко играющей в его наушниках, постукивал по подлокотнику, отвернувшись к окну.

48

— А вот и дети! — открыла нам дверь мама, с кухонным полотенцем, перекинутым через плечо. Отец вышел из моей спальни. И судя по его помятому виду, он только проснулся. — Ужин готов! — сказала мама, и все проследовали за ней в кухню, откуда доносился тёплый запах оладий и, кажется, свежезаваренного чая.

Мы расселись за маленьким столом, и родители засуетились перед нами с чашками и тарелками. Отец поинтересовался о том, как мы сыграли, и брат сознался, рассказав, что мы ездили вовсе не в футбол играть. Мама отреагировала крайне спокойно. Совсем на неё не похоже. Затем, сев рядом, начала расспрашивать о наших впечатлениях. Почему этого не было в детстве? Почему только спустя столько лет они стали вести себя, словно мы и в самом деле «дружная семья»? Почему раньше аперитивом каждого ужина был скандал, а сейчас душевная беседа?

— Что-то у меня нет аппетита, — встав из-за стола, направился я в душ. И плевать, что это выглядело грубо.