Atem. Том 1

Но мне хочется верить, что в этот вечер мы все были по-своему счастливы, раз без устали заливались искренним детским смехом. Я смотрел на светящиеся цепочки машин: жёлтые шарики фар маленькими солнцами мелькали перед глазами, а красные удалялись прочь, словно крошечные закаты, растворялись где-то вдали. И мне казалось, что каждый водитель, управляющий своими «солнцами» ощущал то же тепло, что и мы. Мне хочется верить, что даже всякий прохожий умудрялся зарядиться нашим заразительно-игривым настроением. Мы говорили обо всём сразу, и ни о чём конкретном. До отправления ещё было предостаточно времени, поезд только в девять шестнадцать, поэтому мы гуляли неподалёку от отеля по живописной улочке, густо усаженной деревьями. На одних деревьях листва совсем опала, другие же ещё горделиво шуршали своим убранством. Даниэль напевал какую-то заразительную песенку, Эли хохоча и невпопад подпевала ему, путаясь в новых словах; даже Ксавьер взбодрился и пальцами отстукивал барабанный ритм по папке, что прихватил из студии. А я, держа в одной руке тёплую ладошку Эли, а в другой её голубой рюкзачок с розовыми бабочками, старался запомнить этот вечер со всеми его городскими звуками и запахами.

72

День тянулся неспешно, как-то лениво и бесконечно долго, словно он был мёдом, что переливали из одной ячейки календаря в другую. Но когда мы зашли в вагон поезда, уже заполненный пассажирами, оказалось, что, по сути, день пронёсся стремительней, чем комета Марка Твена, в сравнении с которой поезд и вовсе гнал на сверхзвуковой скорости. А потом и Дортмунд, вспыхнув яркими электрическими огнями в окне, остался позади.

Свет в вагоне приглушили, и пассажиры стали включать над креслами маленькие блёклые лампочки-светильники. Наш июльский вечер превратился в летнюю ночь: люди тихонечко перешёптывались, словно стрекочущие сверчки, над головами которых горели пузатые жёлтые светлячки.

— Помнишь сюжет шекспировской комедии «Сон в летнюю ночь»? — спросил я её.

— Штэ-эф, не-ет, — расхохоталась она, уткнувшись лбом в моё плечо. — Пожалуйста, хватит. Сейчас набегут какие-нибудь барды с гитарами.

— Устала? — посмотрел на неё, и Эли утвердительно закивала.

— Но было интересно. Спасибо, — улыбнувшись, подняла сонные веки.

— И вырванные листы не пропали зря

Снова улыбка и кивок.

— Твоим голосом можно было бы с лёгкостью снести Берлинскую стену, — ответила она, и сейчас засмеялся я.

— А твою? — Потянулся я к её губам.

73

В отличие от меня, в силу частых турне привыкшего к столь плотному расписанию и не находящим его чем-то из ряда вон выходящим, Эли оказалась физически не готовой к подобным встряскам. Устроившись на моём плече, как на подушке, она проспала всю дорогу до дома; я только и мог что поражаться, как же это вообще возможно — так крепко спать, да ещё и в столь неудобной позе. Удивительно, но я чувствовал себя ни сколько не измотанным, поэтому, пока Эли посапывала где-то под ухом, я решил поискать в интернете ответ на вопрос Даниэля о Боге: во всех ли языках он мужского рода. Во всех, если речь о христианстве. А вот Святой Дух, одна из трёх его ипостасей, на иврите имеет женский род и звучит как Руах. Неужели мне, правда, настолько это интересно? Руах, дай мне терпения.

74

Судьба, карма, ирония — не просто синонимы, это одно и то же понятие. Это Святая Троица какой-то единой силы. Смысл один, а лица, — ипостаси, — разные. Руах, очевидно, — какая-то глуховатая сущность Бога, или это я разучился изъясняться? Не знаю, как так получилось, что за несколько часов общения с Ксавьером Эли умудрилась подцепить его заразу.

Родной вокзал встречает мрачными шпилями, пытающимися прорваться сквозь низкие чёрные облака беззвёздного неба. И вместо того чтобы прыгнуть в такси и поехать ко мне, мы направляемся в аптеку за таблетками. Эли откопала в рюкзаке тот злосчастный берет, что постоянно косится набекрень, стоит прибавить шагу, и, замотав горло шарфом, обессилено повисла на моей руке; судя по её ослабленному состоянию, температура у неё подскочила нешуточная. Я даже уже начал подумывать, а не обратиться ли в госпиталь за квалифицированной помощью. Ситуация была явно ненормальной, но Эли категорично отказалась, заверив, что «это ерунда» и она «безо всяких там врачей, знает, как поступать в случае с простудой».

— Спасибо, сдачи не надо, — протянул я купюру полуночному таксисту, как только машина остановились перед блёкло-жёлтой четырёхэтажкой. С паутиной прутьев голых ветвей, облепившей погрузившиеся в сон чёрные стёкла окон, здание выглядело сейчас каким-то по-особенному угрожающим, если бы в довершение сего понурого образа ещё и влил ноябрьский дождь, то на этой мрачной улочке было бы в пору снимать кино в стиле «нуар». — Или, может, ко мне? — взглянул я на Эли.

— Ты поезжай, так будет лучше, — ответила она, потянув на себя ручку двери.

— Кому? Уж точно не мне.

Завязался спор. Водитель что-то недовольно пробормотал, но слов я не расслышал.

— Я останусь с тобой, и закроем тему.