Те, кто пришел к Амбруазу, чтобы перенести ящики с напитками в хижину Фареуа, ничего не нашли. Бутылки в ящиках большей частью были пустые! Одновременно обнаружилось, что на складе осталось очень мало продуктов. Были ли счета в порядке? Амбруаз ничего не мог сказать по этому поводу, ибо большая книга расходов исчезла. Куда она запропастилась, проклятая? Ее невозможно было найти! Как же тогда узнать, кто должен кооперативу и сколько? Быть может, книгу унес тоупапау, посмеивались некоторые. Так или иначе, был неподходящий момент выяснять это, потому что старый Амбруаз лишь начал приходить в себя. Вот так задача! Как ее разрешить? Фареуа и члены совета семи напрасно искали выхода. Гораздо проще было забыть о том, что кооператив когда-либо существовал.
Оставшиеся продукты и оборудование лавки купил Ли Мин. Он намеревался расширить дело.
В СЕКТОРЕ
— Знаешь что? — сказал Матаоа Моеате. — Я уезжаю с родителями в сектор.
— Надолго?
— На пять или шесть месяцев, как пойдет работа.
Все это время они не будут видеться. Девочке пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть огорчение.
— А когда ты едешь?
— Сейчас, лодка уже погружена.
Они молча смотрели друг на друга.
— Я буду думать о тебе, Моеата, — с усилием произнес Матаоа.
Ему стало грустно. Разделяла ли Моеата это чувство? Лицо ее оставалось непроницаемым.
— Я приду на пристань, — сказала она.
Суденышко, влекомое течением, быстро удалялось. Вскоре Матаоа мог различить лишь три небольших пятна на пристани: Моеату, Моссиу и Тену. Тао положил руль налево, чтобы обогнуть кораллы и войти в лагуну, Мато поднял парус, и они взяли курс на отдаленную точку в океане, до которой при попутном ветре могли добраться до ночи.
Несмотря на тоску по Моеате, Матаоа был доволен тем, что едет в сектор. Первый раз родители взяли его с собой — он уже мог помогать им в работе. Жизнь в секторе совсем не та, что в деревне, наверняка гораздо интереснее. Мато рассказывал, что там рыба буквально выскакивает из-под ног, когда идешь по щиколотку в воде. Можно брать ее прямо руками. Вот было бы раздолье для Маори. Матаоа прогнал от себя Эту мысль. На борту царило веселье. Викторина был возбужден и не переставал восхищаться. Все приводило его в восторг: рыбы, плававшие почти на поверхности над коралловыми полипами; живые краски кораллов, поднимавшихся из глубины; ходкий бег судна, туго надутые паруса, струя за кормой… Мато весело переглядывался с Тао, а Техина оживленно болтала с Тепорой, и ветер подхватывал и уносил их слова.
Тепора несколько раз поглядывала на Матаоа столь многозначительно, что под конец он смутился. Но вот и приехали! Какой здесь покой! По воде разлиты мягкие краски заходящего солнца. Тапереты[49], плававшие у самой поверхности, отошли на небольшое расстояние при приближении лодки, но во время разгрузки эти непуганые рыбы оставались неподалеку. Первую ночь все спали в старой хижине — ниау[50] на опушке кокосовой рощи. На следующий день соорудили хижины для каждой семьи в отдельности, кухню, где хозяйничал Викторина, склад для копры. Тао и Мато работали на смежных участках; продукты, керосин, улов были у обеих семей общими. Благодаря изолированности и уединенному образу жизни между братьями установилась близость, несвойственная их обычным отношениям в деревне.
Матаоа быстро научился от отца собирать и складывать орехи в кучу, а потом раскалывать их в длину несколькими ударами большого ножа. Затем орехи сортировали, отбрасывая те, у которых мякоть была недостаточно густой и белой. Если день обещал быть солнечным, то орехи оставляли прямо на земле, чтобы под лучами солнца мякоть отделилась от кожуры. При пасмурной погоде их складывали в кучу, мякотью книзу, и тогда они хорошо проветривались и высыхали за два-три дня.
Каждый вечер орехи укладывали слоями, покрывая каждый слой пальмовыми листьями, чтобы предохранить от дождя и сырости. Через три дня из них вынимали высохшую мякоть, превратившуюся под лучами солнца в отличную копру, а затем складывали ее в мешки. Матаоа научился ценить ясную погоду: от нее зависел сбор урожая. В деревне радовались дождю — он наполнял цистерны водой, поил цветы и освежал воздух, но здесь, на участке, он приносил лишь огорчение, ибо вредил копре. От влаги мякоть гниет и бродит; и если даже потом ее высушить, копра хорошего качества все равно не получится.
Иногда продолжительные дожди сводили на нет несколько недель работы людей. Многие, так и не дождавшись солнечной погоды, возвращались в деревню с пустыми руками.