Атолл

Собирать копру довольно тяжело. Вечерами Матаоа чувствовал себя разбитым, но ни за что на свете не признался бы в этом. У него окрепли мускулы, с каждым днем он становился сильнее. Вид мешка, плотно набитого копрой, доставлял Матаоа неописуемое удовольствие. Подумать только, мешок весом шестьдесят или семьдесят килограммов стоит от четырехсот восьмидесяти до пятисот шестидесяти франков! Перед юношей открылась еще одна сторона жизни. До сих пор, садясь за семейную трапезу, он ел и пил кроме рыбы, папай, майоре и других плодов моря или земли еще много всякой снеди и напитков, не задумываясь над тем, откуда они взялись. Их подавали на стол, как параи или фетюэ, и это казалось ему в порядке вещей.

Столь же естественным казалось Матаоа существование хижины, цистерны с водой, инструментов, мебели, удочки, причем он не задавал себе вопросов, каким образом все это появилось. Теперь он знал. Он работал изо всех сил, и плоды его труда — мешки с копрой считались столь драгоценным товаром, что с Таити за ними специально приходила шхуна, а в обмен можно было получить продукты, керосин, доски, цемент, инструменты, ткани — все необходимое для жизни на атолле.

Бессознательное до сих пор чувство безопасности и уверенность в разумном порядке вещей укреплялись по мере того, как Матаоа осмысливал жизнь. Часто он думал о Моссиу. Юноша хорошо понимал теперь деда, который обращался к богу со словами признательности за то, что бог столь щедро одарил людей богатствами. Ни словом, ни жестом не выдавал Матаоа своих новых мыслей, внешне он оставался прежним, но в нем происходили глубокие изменения. Только Мато заметил, как серьезно и старательно относится сын к работе, но тоже молчал. Несмотря на это, между отцом и сыном установилась некая невидимая связь, какой не было прежде.

* * *

То, что говорил Мато относительно изобилия рыбы в секторе, оказалось правдой.

Достаточно было, стоя по щиколотку в воде, постучать острогой по краю углубления в мадрепоровом коралле, где прятались каное[51], как вспугнутый рой кито[52] начинал виться вокруг ног. Они были сродни той рыбе, которой на атолле отравилась целая семья. Кито ничего не боялись, но на расстоянии остроги было полно и других рыб. На внешнем рифе водилось столько лангустов, что ночью при свете факелов из пальмовых ветвей, пропитанных керосином, их просто подбирали голыми руками в лужах после отлива. Мато и Тао приносили за несколько минут ныряния с острогой у коралловых массивов больше рыб, чем, казалось, можно было съесть! Тем не менее их съедали.

У всех был прекрасный аппетит. Еще лучше, чем в деревне: труд сборщиков копры изнурителен, им приходится много есть, чтобы восстановить свои силы. Из огромного количества рыбы и каное, сваренных Викториной в кокосовом молоке, очень редко что-нибудь оставалось недоеденным. Другое дело — лангусты: больше одного-двух их не съесть.

В сумерки, чтобы отогнать москитов, зажигали гирлянды шаров ати. Ужинали рано, потому что спать ложились с наступлением темноты, а вставали с рассветом. Какой покой разливался вокруг, когда заходило солнце! Перед сном, пока не слипались глаза, Викторина играл на гитаре и пел с Тепорой. Она то и дело бросала на Матаоа красноречивые взгляды.

* * *

Матаоа больше не сомневался: Тепора смотрела на него, как на мужчину, и это его волновало. До сих пор она была для него лишь родственницей, женой его дяди Тао, но взгляды этой молодой, плотно сбитой женщины и близость совместной жизни изменили его отношение. Тенора не упускала случая обнажить перед Матаоа красивую крепкую грудь, и вид женских грудей с широкими заостренными коричневыми сосками волновал юношу.

* * *

В этот день Мато и Тао отправились нырять на внешний риф; ветер изменился, море было спокойно, можно было легко погружаться и вместе с небольшими волнами возвращаться в глубокую выемку в коралловом плато. Видя, что Матаоа намерен идти с отцом и Тао, Тепора тоже решила сопровождать их. Когда мужчины были в море, она сказала Матаоа:

— Давай искупаемся!

Она вошла в море, поднимая фонтаны брызг. Вода доходила ей почти до пояса.

— Иди! Чего ты ждешь? Боишься?

— Я не боюсь.

— Ну так иди!

Он догнал ее. Она легла на спину, и при этом развязалась и соскользнула ее набедренная повязка. Тепора закрыла глаза и вытянулась на воде, совершенно обнаженная. Течение колебало ее длинные волосы. Матаоа, не смея пошевелиться, не отводил глаз от Тепоры. Так, в молчании, прошло несколько минут. Наконец, женщина открыла глаза, нащупала плававшую рядом паро и надела ее. Затем она погладила Матаоа по щеке.

— Приходи ко мне этой ночью, когда все уснут.

Он молчал.

— Ну, не хочешь?

— Но… а Тао?

— Тао ночью спит.

— Не всегда.

— Откуда ты знаешь?

— Однажды я видел, как он пошел в кокосовую рощу.

— А Викторину ты тоже видел?

Что она хотела этим сказать?

— Тао ходит туда с Викториной, — уточнила она. — Потом он спит. Приходи посреди ночи. Если что будет не так, я оставлю две перекрещенные пальмовые ветки перед хижиной, ты увидишь их в лунном свете и тогда придешь следующей ночью. Приходи!