Любой человек, искушенный в мореходстве, знал: одно дело вести судно в открытом море или вдоль знакомых берегов, другое — среди атоллов архипелага Туамоту. Это мог сделать лишь опытный моряк, такой, как Билли, например, старший помощник — таитянин! Двенадцать лет каботажного плавания в Полинезии научили его понимать, каким опасностям подвергается судно, прокладывающее себе путь среди островков, которых насчитывалось не менее пяти тысяч.
Полагаясь на свою осведомленность, Билли счел нужным предупредить Лестера, как трудно вести корабль в этих водах. Ведь это было его обязанностью! Правда, Лестер редко прислушивался к чьему бы то ни было мнению, но, с другой стороны, он совсем не знал этих мест.
— Осторожно, — сказал Билли, — компас и карты хороши между Гавайями и Маркизами. Теперь же нужно усилить вахту. Нельзя ослаблять внимание, и не следует особенно доверять морским картам этого района, лежащего в стороне от главных путей и малоизученного.
Но Лестер «поставил его на место». Он знает свое дело и не нуждается в советах, а Билли здесь для того, чтобы выполнять его приказания. Билли возразил, что вовсе не собирался подменять капитана, а хотел лишь поделиться с ним опытом. Это было в интересах всех, кто находился на борту судна.
Лестер грубо ответил: когда он будет нуждаться в советах старшего помощника, он поставит его в известность. Билли замолчал. Ни для кого не было тайной, что Лестер не любил цветных и не питал к ним доверия. «Это черномазые-то знают море? — говорил он. — Ерунда! Даже самые лучшие из них не умеют читать карту и прокладывать курс. Все эти небылицы о их знаменитом инстинкте, чувстве природы, умении ориентироваться по звездам и солнцу — дешевая экзотика и вранье. На это есть карты, навигационные приборы и мореходные инструкции. Не для собак же они писаны!»
После Маркизских островов Лестер ограничился тем, что внимательно следил за курсом и чаще обычного сверялся с картой. Однако Билли беспокоили показания компаса. Легкое отклонение стрелки, не превышавшее, по его расчетам, трех градусов, Лестер считал нормальным и не обращал на него особого внимания. Тем не менее еще на Маркизах при определении курса на Уа-Ука была допущена ошибка, свидетельствовавшая о том, что компас отклоняется больше, чем на три градуса.
Но Уа-Ука — высокий остров, его легко различить издалека, и ошибка в расчетах в один-два градуса прошла незамеченной. Билли не отважился сообщить о своих опасениях Гарри Хиггинботему, владельцу корабля. Хиггинботем не впервые плавал с Лестером, в то время как Билли был на корабле новичком. Его упрекнули бы в том, что он сеет панику на борту. Однако чем больше судно углублялось в архипелаг, тем сильнее Билли охватывало беспокойство. Сколько шхун разбилось на его веку из-за халатности капитанов и старших помощников!
С наступлением вечера он решился вторично обратиться к Лестеру:
— Нужно ли поставить наблюдателя на ночь?
— Зачем? Разве мы идем по неправильному курсу?
— Этого я не сказал, но погода плохая, видимость ухудшается — быть может, одного штурвального недостаточно.
Лестер не ответил и повернулся к нему спиной. Билли заколебался, но все-таки спросил еще раз:
— Так как вы решили?
— Бог мой, вы еще здесь! Разве я не сказал, чтобы вы убирались к чертовой матери?! Мне понадобятся советы такой макаки, как вы, на суше, чтобы знать, какая из ваших потаскух не больна оспой! Идите к дьяволу!
Так Лестер погубил судно.
Никогда еще на Арутаки не было столько попаа! К белым пассажирам «Южного ветра» присоединился высадившийся с «Тамарии» губернатор в сопровождении двух должностных лиц и механика — на одну четверть таитянина. Никогда еще тамаараа так не удавался, не был столь веселым и оживленным! Лестер — и тот оказался приятным товарищем, и некоторым даже стало стыдно, что до сих пор его все обходили стороной.
Несомненно, трудно было питать к нему дружеские чувства, но как не пригласить его на праздник? Поэтому он тоже присутствовал на тамаараа и на него, как на всех, надели ожерелья из раковин и венок. Сначала он сидел мрачный и угрюмый, но потом оживился и даже пригласил Тоуиу танцевать тамуре, вызвав бурю смеха. Почему он пошел танцевать именно с ней? Разве не ясно? Он у нее жил. Певцы, музыканты, танцоры, так же как и ораторы, старались превзойти один другого. Особенно гордились речью Фареуа, хотя он и говорил впоследствии, что полностью забыл подготовленный текст и отдался на волю вдохновения. И это было очень хорошо. Недаром старики говорят, что лучшие речи те, что идут от сердца, а не от головы.
Все разделяли чувства, выраженные вождем.