Техниа тоже пребывала в нерешительности. Мато и Матаоа ловили рыбу где-то в глубине лагуны и вернутся лишь к вечеру. Копра, собранная их семьей, уже три месяца лежала в мешках под навесом. Шесть тонн: разница в шесть тысяч франков по сравнению с прежней ценой. Как быть? Взять на себя ответственность и отправить копру или оставить урожай под навесом до следующего прихода шхуны? Но какая гарантия, что копра подорожает? Помощник капитана говорил, что цена на копру понизилась не только в Полинезии, но и во всем мире. Судовладельцы от этого тоже пострадали: издержки на перевозку не изменились, а прибыль их зависела от стоимости груза.
Что думает Моссиу?
— Надо спросить Моеату,— ответил старик.
Техина прикусила губу: сама она об этом не подумала.
— Ты прав, я пойду к ней.
Что ж, ничего не поделаешь. Нужно считаться с мнением Моеаты во всех делах, касающихся Матаоа. Сможет ли Техина когда-нибудь привыкнуть к этой мысли? Матаоа женат, он стал отцом семейства, он больше не принадлежит ей. Она попробовала было сразу после женитьбы сына принять участие в его новой жизни — Матаоа поселился с женой в красивой хижине, выстроенной в ста метрах от жилища Мато и Техины,— но натолкнулась на молчаливое сопротивление Моеаты. Та относилась к свекрови с вежливой почтительностью, терпеливо выслушивала ее советы и наставления, никогда не перечила, но делала все по-своему. Техина обижалась, иногда сердилась, но Моеата по-прежнему была с пей сдержанна.
Однажды Техина отвела Матаоа в сторону и пожаловалась, что невестка относится к ней как к чужой. Может, Моеата мстит за то, что она противилась их браку? Матаоа пристально взглянул на мать, ничего нс сказал и отошел. Техина поняла, что рискует потерять сына, он может заподозрить ее в намерении разрушить его семью. «Вот как бывает! — думала она с горечью.— Даешь жизнь ребенку, а потом он становится взрослым и уходит от тебя, и мать ему больше не нужна. Какое несчастье!».
Когда родился Ириа, она предложила Моеате помочь ей нянчить первенца, но невестка не проявила особой радости, и Техина почувствовала, что в ее услугах не нуждаются. Гордость Техины страдала от того, что ей приходилось ходить к Моеате, чтобы повидать внука, потому что та редко приводила к ней малыша. Ей оставалось лишь сокрушаться по поводу того, что мать целиком завладела ребенком и никогда не советуется с ней о его воспитании.
Честно говоря, Техина больше ни в чем не могла упрекнуть свою невестку. Моеата содержала дом в образцовом порядке; Матаоа был с ней счастлив, а Ириа, бесспорно, выделялся среди сверстников резвостью и смышленостью. Техина досадовала, что оказалась не у дел, но очень гордилась внуком, который был точь-в-точь Матаоа в этом возрасте.
Когда Техина подошла к дому Матаоа, Ириа играл перед хижиной под присмотром Моеаты, гладившей белье. Техина взяла внука на руки и поцеловала. Затем она сообщила о ценах на копру и спросила, что думает Моеата по этому поводу.
Моеата не верила своим ушам! Техина пришла просить ее совета в таком важном деле! Впервые Техина обратилась к ней как к равной, впервые Моеата почувствовала себя равноправным членом семьи, на плечи которого ложатся общие тяготы и заботы.
— А Мато и Матаоа не успеют вернуться до отхода шхуны? — спросила она.
— Разве эти двое оторвутся так быстро от своего излюбленного ныряния? На них нечего рассчитывать.
— А другие как? Что говорят старики и Фареуа?
— Не знаю. Одни хотят сдать копру, другие нет…
— В таком случае ты сама должна решать.
Техина посмотрела на Моеату. Может, Моеата просто хотела переложить ответственность на нее, чтобы избежать упреков Матаоа, если тот будет недоволен принятым решением? Но нет! На лице Моеаты было новое выражение почтительности и еще чего-то, что тронуло сердце Техины.
— Речь идет не только о нашей, но и о вашей копре, — заметила Техина.
— Это ничего не значит, как ты решишь — так и будет, — улыбнулась Моеата.
Ныряльщики Туамоту передавали свое умение из поколения в поколение. Но только после длительной тренировки (два, три, четыре года, в зависимости от способностей ученика) юноша мог считаться настоящим ныряльщиком за раковинами. Лишь тот, кто мог за день более пятидесяти раз погрузиться на глубину двадцати — двадцати пяти саженей и в последующие дни повторить этот результат, был вправе называться ныряльщиком. Прежде чем достигнуть такого мастерства, юноша подвергался многим опасностям. Из них самой серьезной было его нетерпение.
Не проходило сезона, чтобы не погибал новичок, оказавшийся недостаточно подготовленным, а то и несколько. Они не умели рассчитывать свои силы, уходили чересчур глубоко, набирали слишком много раковин за один раз, быстро задыхались и не могли выбраться на поверхность. Если же их удавалось вытащить и привести в чувство, то смерть казалась им слаще жизни. Но разве смерть, даже легкая, может быть лучше жизни на Туамоту?