Максимин хотел было взойти на возвышение и передать Аттиле письмо императора. Но один из гуннских князей — Чендрул вырвал из рук патриция пурпурный свиток и, столкнув его с нижней ступени, сам вбежал на возвышение. Преклонившись пред повелителем, он положил письмо ему на колени.
Аттила, не обратив внимания на письмо, продолжал сидеть неподвижно.
— Собственноручное письмо императора Феодосия, — в гневе громко воскликнул Максимин, стоя внизу.
Аттила не шевельнулся.
— Император желает тебе благополучия и долгой жизни.
Тогда хан медленно сквозь зубы произнес, взвешивая каждое слово:
— Я желаю императору того же самого, как раз того же самого, чего как я знаю, он мне желает. — Доставлена ли наконец, Эдико, ежегодная дань, которую обязались платить обе империи?
— Да, господин, посольства привезли ее с собой.
— Ты пересчитал?
— Пересчитал, господин. Все доставлено вполне.
— Хорошо, — продолжал он, помолчав, еще громче и суровее, — но где подарки обоих императоров? Я выслушиваю только тех послов, которые приходят с подарками. Хельхал, осмотрел ты их? Достойны ли они меня?
— О господин, нет дара, который был бы достоин твоего величия. Но если принять в соображение незначительность тех, которые эти подарки тебе приносят, ими можно довольствоваться.
— Раздели их между моими князьями. Особенно позаботься об Ардарихе и Валамере, также и о Визигасте. Да не забудь и того пылкого королевича скиров, который так искусно играет на арфе. Всем воздай по заслугам!.. Но что это? — лицо его вдруг омрачилось, как будто он увидел, что-то неприятное. — Кажется, среди византийских послов я вижу одного знакомого — вон того маленького, что стоит в стороне. — Он грозно взглянул на Вигилия, как будто только что его заметил, хотя на самом деле давно уже его видел. Имена всех послов давно уже были ему известны.
— Я уже один раз имел удовольствие в качестве толмача… — заговорил испуганный Вигилий.
— Эдико, как зовут эту жабу?
— Вигилий, господин.
— Ах да, Вигилий! — и он быстрым движением ноги с досадой сбросил с колен не тронутое письмо императора. — Как осмелился ты, наглец, негодное животное, явиться ко мне, когда перебежчики еще не выданы, ведь тогда еще я приказал тебе перевести о том императору. Или вы думаете, что я потерплю, чтобы под вашими знаменами сражались против меня мои собственные беглые рабы? Все мои подданные должны это заметить: никто не убежит от Аттилы, нет спасения от его гнева. Ни крепость, ни отнесенная стеной столица не защитят от меня. Из золотых дворцов самой Византии я вырву моих врагов вот этой самой рукой.
Он протянул вперед правую руку.
— Мы прибыли, чтобы сказать тебе, — начал робко Вигилий, — что у нас остается еще только семнадцать беглецов, — перебежчиков, как ты их называешь — но и эти уже переданы предводителю войск на границе — Эгипофею, который и перешлет их к тебе в цепях.
— Семнадцать! — Ты узнаешь потом, сколько их на самом деле… Но вы, другие, вы, послы императора Равенны, знайте, что я не требую больше выдачи того утайщика части принадлежащей мне военной добычи, а под каким условием, это вы услышите… Кто у вас тут Максимин, почетнейший сенатор императора Византии?
— Мое имя Магн Аврелий Максимин. Серьезно и благосклонно посмотрел хан на благородное лицо патриция.
— Позволь, о повелитель гуннов… — начал Приск.
— Когда ко мне обращаются, говорят: господин.
— Позволь же, о господин… гуннов… Аттила нахмурился, но в душе смеялся над изворотливостью оратора…