Аттила

Немедленно после смерти хана, приверженцами Эрлака были повсюду разосланы гонцы из лагеря с известием о предстоящем воцарении мальчика. В самой гуннской столице агитаторы не осмеливались действовать открыто, опасаясь жестокого и решительного Дзенгизица. Эллак же их не стеснял, потому что был лишен свободы отцом и не пользовался популярностью между гуннами за свое полугерманское происхождение. Но зато партия Эрлака делала все возможное, чтобы подготовить успех своего предприятия; она старалась возбудить в жителях столицы сострадание и привязанность к осиротевшему ребенку, который пользовался особой любовью отца, что было всем хорошо известно. Возвышение Эрлака, разумеется, сулило могущество и несметные богатства тем, кто стоял ближе всех к этому юному наследнику.

Таким образом устроилась полушутливая процессия с будущим властелином во главе; к ней примкнула масса народа. За мальчиком на белой лошади, с громкими воодушевляющими криками ехали всадники и бежали пешие гунны, прославляя доблесть великого отца и красоту очаровательного мальчика.

Один из караульных у ворот оставил свой пост и помчался вперед доложить наследнику хана о прибытии Ардариха.

— Наконец-то он явился, ленивый германский пес! — воскликнул мальчик, поднимаясь на высоких золотых стременах и заглядывая через плечи и головы своей свиты. — Я проучу его, как заставлять дожидаться своего государя! В последнее время Аттила сделался слаб от старости и распустил народ.

Эрлак немилосердно хлестнул девятиконечной гуннской ногайкой по бедрам лошади, вонзил ей шпоры в бока, так что брызнула кровь, и поскакал впереди всех навстречу гепидам.

— Где ты так долго пропадал, Ардарих? — крикнул он неприятным, пронзительным голоском королю.

Завидев князя, гепид подтянул поводья и остановился, как вкопанный, точно вылитая из бронзы статуя, на своем высоком боевом коне. Темный плащ спускался свободными складками с его могучих плеч, шлем осеняли два орлиных крыла, из-под него выбивались волной русые волосы с золотистым отливом, подернутые легкой сединой. Он опустил копье острием вниз, в знак мирных переговоров. Эта фигура, — олицетворение царственного величия и сдержанной силы, — должна была внушить всякому благоразумному человеку невольное почтение, робость и даже осторожность.

Но в Эрдаке славянская необузданность смешивалась с гуннской дикостью и дерзким самомнением будущего деспота.

— Где ты так долго пропадал, гепид? — продолжил он. — Мой покойный отец умер в гневе на тебя; ты заставил Аттилу дожидаться и этого тебе никогда не простят. Я унаследовал царство и вместе с тем, право наказать тебя. Нечего сидеть передо мною так гордо на лошади! Прочь с седла, заносчивый германец! На колени! Целуй мне стремя и жди моего приговора!

И Эрлах махнул по воздуху своим гуннским кнутом.

Ардарих молчал, не двигаясь с места, но его серые глаза, блестящие, как сталь, грозно обратились на дерзкого мальчика. Тот нетерпеливо пришпорил лошадь и подъехал ближе к королю.

— Ну, что же? Скоро ли ты пошевелишься, низкий раб?

— Я не стану вести переговоров с ребенком, — ответил Ардарих, взглянув через голову мальчика на его свиту. — Но вы, гуннские князья, и ты, Эцендрул, выслушайте мои слова. Только Аттиле обязан был я верностью и повиновением, а не его сыновьям. Но в память великого отца я подам вам добрый совет: не заводите распри, которая может плохо кончиться. Пускай пленные германцы предстанут на общий суд германцев и гуннов, и пускай…

— Молчи! Никто не спрашивает у тебя совета, дерзкий раб! — крикнул Эрлак. — Я — твой государь, и ты сейчас убедишься в этом.

— Никогда, князь Эцендрул, не стану я служить этому юноше; время подчинения прошло! Мы с амалунгом Валамером с этих пор свободны, и я советую вам, гуннские князья, предоставить свободу и другим германским народам. А если вы не захотите этого, то вас все равно принудят к тому силой.

— Нет! — закричал Эрлак. — Как баранов одного стада, как невольников одного поместья, поделят вас между наследниками нашего господина. Ваши народы будут рассеяны по разным странам: одна часть гепидов достанется мне, другая — Дзенгизицу, остальные будут разделены по жребию между шестью братьями. Я покажу вам себя, германские собаки! — Эрлак размахнулся и ударил кнутом королевского коня по голове, так что тот взвился на дыбы.

Ардарих тотчас усмирил его шпорами, но после того поднял опущенное к земле копье.

— Берегись, предостерегаю тебя! Если ты ударишь еще только раз…

— Посмотрим! — взвизгнул Эрлак. — Пленный иудей рассказывал мне недавно интересную историю про одного царского сына из своего народа. Подданные вздумали роптать на него, а наследник престола сказал: «Мой отец бил вас розгами, а я буду бить скорпионами!» Пусть это послужит тебе уроком, германец!

И он взмахнул кнутом, собираясь ударить короля в лицо.

— Так умри же, ядовитый змееныш! — вскричал тот и, пришпорив коня, вонзил копье сквозь позолоченную кольчугу Эрлака прямо ему в грудь с такой яростью, что острие прошло между плеч.