Ave Eva

Карантинной Москвою мы шли с тобою,
и была она до того пуста,
точно вот откопали её, как Трою,
и оставили до Рождества Христа.
Карантинной Москвою с тобою шли мы,
той, где некого было и нечем крыть,
и казалось, что только что был тут Шлиман,
да ушёл на минуточку покурить.
И лежала от края она до края.
окружала со всех четырёх сторон –
и взметнулась внезапно воронья стая,
и обрушился колокольный звон.
И подумалось, глядя на эту стаю,
что вот-вот архангел сойдёт с небес
и возьмёт с собою – куда не знаю –
без манаток и объяснений без.
И закапали слёзы, как дождь нечастый,
и архангел сошёл-таки вниз, трубя,
и я знала: не быть мне уже несчастной
никогда – ни с тобою, ни без тебя…

Пушкин в Болдино

А Пушкин не хотел сидеть на месте,
писать стихи и прозу не хотел:
хотел – в Москву! в Москву! –
к своей невесте
(о слабость духа и всесилье тел!).
Но Бог не фраер,
государь – не олух,
и гений – сам себе не господин:
как порох вспыхнет,
чтоб гореть, как сполох,
кляня проклятый этот карантин…

«Ну вот и наступило время…»

Ну вот и наступило время,
когда слова нужней, чем хлеб,
нужней, чем знамя или стремя,
нужней, чем всякий ширпотреб,
И слово за слово полезло,
и прорастают, как трава,
и прогоняют страх слова –
и бесполезное полезно…

«Не бойся ни сумы и ни тюрьмы…»

Не бойся ни сумы и ни тюрьмы,
не бойся ни холеры, ни чумы,
бессмысленного бунта и войны,
с пожаром – лета,
с паводком – весны.
Скажи, смеясь: «Ну, здравствуй, божий бич!» –
пусть небеса услышат этот клич.
…Пришла – открой пошире ворота:
есть и у бед заветная черта.

«Вот и наша первая потеря…»

Вот и наша первая потеря
на войне незримой мировой.
Можно жить, любою мерой меря, –
и тебе отмеряют такой.
Что мы можем, стоя нынче в храме?
Лепту дать беспамятной вдове?
Мы ведь все под Богом ходим сами –
хоть в тьмутаракани, хоть в Москве.
Как понять: конец ли это света
или наступает новый век?
Раз весна, то, значит, будет лето;
будет лето – значит, будет снег.
Или дождь. И соберутся птицы.
Но куда податься им теперь?
Сколько это время будет длиться?
Сколько предстоит ещё потерь?
А ведь счастье было. Даже часто –
то с одной, а то со всех сторон…
Нам осталось только обвенчаться
в том же храме. После похорон.

«Замуровали нас вдвоём…»

Замуровали нас вдвоём:
расстрел – шаг вправо или влево,
и миром сделался нам дом –
ты в нём Адам, а я в нём Ева.
Я королева – ты король:
дом нашей сделался страною,
покуда есть в солонке соль,
не уходи, побудь со мною.
Не за стеною мой народ,
его и, сидя дома, часть я,
всю жизнь казалось, что вот-вот –
вот я и дожила до счастья…

«Всё так и есть: блаженны мы…»