Авель, брат мой (сборник)

Вся планета была жива. Мы радовались солнцу, хвалились друг перед другом мимимишками, писали едкие каменты, восхищались правительством или ругали его. Потом мы за каким-то чёртом полезли на этот полуостров – будто у нас было мало других полуостровов. Потом началась война с заморскими – и грянула Катастрофа…

Наверное, Профессор предчувствовал всё это. Слишком уж всё хорошо складывалось для цивилизации в последнее время, а закон цикличности такого не прощает. Поэтому и добился, чтобы его лабораторию генетической памяти разместили в Убежище. В правительстве пожали плечами и разрешили – Профессор умел стоять на своём.

И когда на поверхности начали рваться термоядерные заряды превентивного, ответного или ещё какого-то там удара – нам оставалось лишь закрыть Убежище и включить фильтрацию воздуха.

Мы не знали, что происходит с остальными – связь отрубилась сразу. Но и без связи было нетрудно вообразить, как плавится в ослепительном пламени земля, как асфальт и мрамор наших и чужих городов становятся кипящими озёрами, как стометровые волны океанских цунами накрывают их и облаками радиоактивного пара взрывают небо.

Как по всей Земле горят леса, тучи пепла закрывают Солнце – и наступает ядерная зима.

И у нас, и у заморских были специальные заряды, поражающие бункеры на любой глубине. Координаты вражеских укрытий были забиты в железные головы автоматических ракет. Противник и не подумал тратить боеприпасы на нашу лабораторию, как не представляющую боевой ценности. А ракеты продолжали рваться, даже когда пославшие их в страшную дорогу и мечтавшие отсидеться в толще земли, сами давно уже превратились в магму.

Снег засыпал медленно остывающую почву. И убивал оставшихся в живых – обгоревших, облучённых, обезумевших.

Пришла зима. Зима планеты.

* * *

Крышка модулятора памяти скрипнула и начала подниматься. Я взял на руки Пуха – вялого, расслабленного после сна. Дружок узнал меня, лизнул шершавым языком. Надо было торопиться, пока они не очнулись – потом эта гоп-компания разбежится по всем закоулкам Убежища, и замучаешься собирать.

В комбинезон с электрическим подогревом я вставил последний, полудохлый аккумулятор. С трудом натянул сверху защитный костюм самого большого размера. Ощущая себя кочаном капусты из детской загадки, потащил тяжеленный рюкзак к выходу из убежища. Дюжина любимчиков весила немало – я кормил их на убой в последние полтора месяца. Неизвестно, как там, наверху, с едой. Вряд ли для моей пушистой оравы накрыты богатые столы.

Пока вручную откатил тяжеленную бронированную дверь, весь упарился в своей многослойной одёжке. В лифте тоже пришлось попотеть, крутя колесо механического привода – последние капли энергии ушли на работу модуляторов.

Перед наружной дверью я остановился. Раскрыл рюкзак, сунул туда руки в неуклюжих перчатках. Сквозь запотевшие стёкла противогаза я вряд ли разглядел бы Пуха, но он сам потянулся ко мне – признал хозяина даже в таком странном виде, в обсыпанной тальком резине.

Узнать меня по запаху он не мог. Может, модулятор разбудил в нём телепатические способности? Был бы рядом Профессор, он бы объяснил.

Но главное я знаю и без Профессора. В каждом из дюжины зверьков, в их генетических цепочках теперь зашита колоссальная информационная бомба.

Через миллион поколений их потомки станут прямоходящими. Приручат огонь, первым копьём убьют первого своего оленя и нарисуют об этом первую картину на закопченной стене пещеры. Они будут гордиться своими гениями, и даже не догадаются, что это мы заложили в них знания, которые будут раскрываться им постепенно, внезапными озарениями.

И выскочит гений из ванной, вопя «Нашёл!»

И упадёт яблоко на макушку открывателю закона тяготения.

И приснится кому-то одноимённая таблица элементов.

Они раскроют тайну электричества и тайну атома, взлетят в небо, а потом и выше – в космос.

Но главное – они будут лучше нас. Мудрее. Добрее. И никогда не сожгут свой мир в ядерном пламени из-за какой-то там части суши или пачек нарезанной цветной бумаги с водяными знаками.

НИКОГДА!

* * *

Отражённый от искрящейся поверхности свет больно ударил в глаза, привыкшие к полутьме Убежища. От неожиданности я выронил рюкзак. Из его распахнутого горла зверьки вывалились на холодную землю. Повизгивая и поднимая по очереди обожженные морозом лапы, принялись обнюхивать снег.

Слабо щёлкнул и сдох аккумулятор. Стужа начала заползать под комбинезон, сдавила дыхание. Остывающими пальцами я расстегнул и сбросил одежду. Хвост бессильно упал на обжигающий снег. Трёхпалой рукой я содрал и уронил ненужный противогаз. Моя холодная кровь пресмыкающегося превращается в шугу. В ледяное крошево.

С неба сыпется мелкий снег. Серый, как чешуйки пересохшей кожи.

Развеселившийся Пух сбил с ног и игриво прихватил за загривок симпатичную рыжую самочку. Им – хорошо. Они – теплокровные. Млекопитающие. Они родят и вскормят горячим молоком своих детей, а Лара никогда уже не отложит яиц с кожистой нежной оболочкой.