Август и великая империя

Новое поколение, выросшее в эпоху мира, спокойствия и благополучия, не было в состоянии понять состояние духа и политику предшествующего поколения и не имело более достаточного послушания, чтобы уважать эти идеи и подчиняться этой политике, даже не понимая ее. Предшествующее поколение казалось ему всецело занятым борьбой с опасностью, которую оно не могло даже распознать; идеи и чувства, господствовавшие в течение пятнадцати предшествующих лет, казались многим из молодых людей или абсурдными, или преувеличенными. Неужели правда, что республика и империя погибнет, если знать снова не будет отдавать всю себя государству, войне, благочестию, традициям и если высшие классы будут отдаваться наслаждениям, роскоши и интеллектуальным удовольствиям? В настоящий момент не было волнений, богатство увеличивалось, повсюду царил порядок. Рим вновь внушал страх и почтение внутри и вне границ империи, и Август был там, чтобы пополнять, чего недоставало, заботиться о всех нуждах, излечивать всякое зло. Как действительная или воображаемая опасность заставила старое поколение вернуться на прежнюю дорогу, возвращая его к историческим источникам национальной жизни, точно так же безопасность и благополучие, быть может кажущиеся, побудили новое поколение спуститься к улыбающимся, цветущим и нездоровым равнинам будущего. Реакция начиналась под влиянием египетской роскоши, распространявшейся с Востока одновременно с его богатствами и торговлей, между тем как постепенно исчезали свидетели Акция и современники Клеопатры. Стоическая школа Секстов с ее вегетарианством и пуританством, бывшая столь цветущей десять лет тому назад, теперь была в полном упадке и почти исчезла.[105] В Риме все толкало к роскоши и наслаждениям: крупные расходы правительственных лиц и богачей; иммиграция жителей Востока, а особенно египтян, встреча стольких народов и, наконец, дух нового поколения. Рим не мог быть более школой суровости и добродетели. Он забывал об Акции, Клеопатре, Антонии и произнесенных им посреди великого революционного кризиса обетах отречения; теперь он стремился только к наслаждениям.

Общественная нравственность и реформа сената

Даже в воздухе была реакция против социальных законов Августа. Издав столь строгие наказания против прелюбодеяния, спустив против виновных в этом преступлении всю свору наиболее низких человеческих страстей: шпионство, донос, месть, — общество было так испугано применением закона, скандальными процессами и осуждениями, что само скоро стало покровительствовать лицам, виновным в прелюбодеянии. Последние с этих пор были уверены, что найдут между своими друзьями и выдающимися особами усердных защитников, готовых предоставить в их распоряжение все свое влияние; они знали, что в суде они будут перед судьями, расположенными в их пользу, и что им придется бороться только против обвинителей, которых публика заранее презирала как клеветников.[106] Можно ли наказывать вечным изгнанием и конфискацией имения преступление, которое так легко совершить? Неужели Рим упадет с высоты своего величия оттого, что несколько праправнучек Лукреции не наследовали одновременно с ее красотой и добродетели своей прабабки? Lex de maritandis ordinibus, возможно, увеличил число браков в высших классах, ибо этому способствовало положение страны. Молодые люди не имели такого отвращения к браку и рождению одного или двух детей теперь, когда было легче найти супругу со значительным и верным приданым, которое не только обещали, но и с точностью выплачивали. Со всем тем, однако, распоряжение, исключавшее холостяков от присутствия на публичных зрелищах, казалось всем слишком суровым, и с каждым днем становилось все труднее применять закон, потому что общественное мнение показывало себя слишком снисходительным к его нарушению.[107]