Август – июль

Они снова упали в этот воображаемый бассейн, и обе, так и не научившись в нем плавать, беспомощно барахтались в душной гуще множившихся вопросов, на которые не находилось ответов во всем углеродно-кремниевом мире. Жалкие сослагательности – а если бы она в этот день осталась дома? а если бы села утром в другой автобус или обедала бы за другим столом, где не встретила бы неведомого носителя, убийцу, так и не узнавшего о своей вине? а если бы скорую вызвали раньше? – изжили себя в первые месяцы; они просто забивали голову белым шумом и сводили с ума. Но недоумение и ужас перед диким устройством жизни, в которой из мякоти неба в любой момент может высунуться чья-то гигантская рука, схватить кого-то и забрать навсегда, просто так, без причин и смысла, – это оцепеняющее недоумение никуда не исчезало, оно только крепло с каждым новым днем, не приносящим ответов. Они снова и снова перебирали воспоминания, словно вещи из единственной коробки, оставшейся после бомбежки дома: как во время зимней сессии втроем ели пиццу и фруктовый салат в залитом солнцем кафе «Сытная площадь», почти пустом, потому что на улице было минус тридцать пять, и как Лиза смеялась над своим жутким мохеровым свитером; как в апреле все вместе катались на восьмом трамвае и пили розовое шампанское, которое Лиза купила (и открыла!) в утешение Кате, только что расставшейся с Ильей; как они втроем примерно год назад обстреливали друг друга и прохожих из водяных пистолетов на Иртышской набережной, а потом смотрели в переполненном темном кинотеатре фильм «Начало», и Лиза почему-то плакала; как в сентябре по пути в театр выяснилось, что у нее огромная стрелка на колготках, и они за двадцать минут до начала спектакля срочно искали, где купить новые; как в прошлом августе, дня за четыре до конца сезона, они лежали на футбольном поле и смотрели в ночное небо, которое весело подмигивало им серебряными глазами, обещая, что всё непременно будет хорошо.

– Самое тупое, что мне начинает казаться, как будто я больше ничего и не помню, – Катя хлюпала красным носом. Они уже сидели в ее комнате на полу, привалившись к кровати. Мысли Ани утопали в слезах, но одна, совсем крошечная, назойливо блестела: Катя такая красивая, даже когда плачет. Ее как будто нарисовали одной линией, и эта линия постоянно двигалась и дрожала, волнуя окружающее пространство. – То, что случилось с Лизой, оно настолько ужасное, что вытеснило большинство нормальных воспоминаний. Я не могу уже думать о ней просто как о ней, понимаешь? Невозможно просто вспомнить, как мы пили шампанское в трамвае, без мыслей о том, что ее уже нет! Конечно, ей бы это не понравилось, она же была вся такая…

– …она, правда, очень любила жизнь, – кивнула Аня. – Понятно, что так всегда говорят, но Лиза – это особенный случай. Ее ведь всё радовало, даже полная фигня, помнишь? Если долго на остановке стоим – она сразу залипает на «Роспечать», на всякие дебильные журналы и наборы по вышиванию, и с ней это всё почему-то так смешно, и про автобус сразу забываешь…

– Ага, а в летний душ когда ходили, помнишь? «Да ладно вам, зато где мы еще так освежимся?» – Катя поджала колени и натянула на них синюю футболку с логотипом Омского университета. – Но, понимаешь, что страшно: я помню какие-то эпизоды, а вот самое главное забываю. Какие были глаза, как лежали волосы, как от нее пахло? Уже не помню, всё распадается по частям! Мы с тобой, да и все остальные, поплакали и пошли жить дальше, что-то новое чувствовать и запоминать, а Лиза – нет! Наше с тобой горе и даже, ужасно прозвучит, но даже горе ее родителей, не такое большое по сравнению с Лизиным: у нее-то просто отобрали целую жизнь! – Катя снова заплакала, – отобрали и оставили ее где-то! Где? Вот где она, как ты думаешь?

Зеленые глаза из-за слез казались огромными; красные точки были как подвижные букашки.

– Проще всего думать, что она во всех нас, по кусочку в каждом, кто ее любил. И любит, – Аня помолчала. – Я всё мучаюсь тем, что мы не так уж хорошо ее знали: что ее тревожило? о чем мечтала? была ли по-настоящему влюблена? Мне тогда, в прошлом «Интеллекте», казалось, что ей Илья нравился, ты не замечала?

– Илья? Мой бывший? Нет, не знаю, – быстро ответила Катя и вытащила ноги из-под футболки. – Анют, у меня что-то башка разболелась, может, кофе сварить?

Когда Катя и Аня решили ложиться, небо уже светлело. Они всегда спали вместе на Катиной кровати; разложить большой диван в соседней комнате не приходило в голову. Прежде чем провалиться в глухой сон, Аня пробормотала:

– Кать, мы же к ней с января не ездили.

– Да, я об этом тоже думала, – Катя перевернулась на спину. – Поехали в следующую субботу? На великах?

– А на великах-то зачем?

Катя не ответила – она уже спала.