Аврелия

Вот почему Регул велел Парменону предложить Цецилию, чтобы он за свою дочь внес ему выкуп в миллион сестерций, но окончательное заключение договора отложил бы на месяц. Регул надеялся, что этого времени будет вполне достаточно, чтобы выпытать у Цецилии все секреты и узнать от нее все нужные ему имена.

Однако Цецилий по совету Плиния отказался от такой сделки.

— Возврати мне мою дочь сейчас же, — воскликнул он, — и тебе будет уплачено не один, а два миллиона сестерций!

Флавия Домицилла обещала удвоить и даже утроить сумму выкупа за Цецилию, которую она любила как родную сестру, — лишь бы только освободить ее от бесконечных ужасов и страданий рабства.

Марк Регул при всем своем самообладании не мог не задрожать от жадности, когда Парменон сообщил ему, что сумма выкупа будет удвоена, если сейчас же расторгнуть узы, которыми связана Цецилия.

— Идем со мной, — сказал он торговцу после минутного размышления, — я хочу сделать попытку немедленно получить эту колоссальную сумму!.. Вот так дельце!.. Клянусь всеми богами, действительность превзошла все самые сильные мои надежды.

Марк Регул и Парменон направились к таверне последнего.

План Регула не был особенно сложен. Он решил сейчас же допросить Цецилию и по получении от нее всех нужных сведений возвратить ее отцу, чтобы получить за это обещанные два миллиона.

Тотчас же по прибытии Регул сказал Парменону:

— Позови сюда Цецилию, а сам удались. Я приглашу тебя, когда будет нужно.

Молодая девушка тотчас же была приведена.

— Милое дитя, — сказал он, — я хочу отпустить тебя на свободу и возвратить отцу.

Цецилия задрожала от волнения. Ее глаза заблестели, и лицо покрылось румянцем. Но это первое движение радости вскоре рассеялось под холодным и пытливым взглядом ее собеседника, которого она не понимала, но которого, однако, инстинктивно боялась. Она невольно попятилась назад, но скромно ответила:

— Благодарю, господин… Я никогда не забуду твоего великодушия.

Регулу легко было заметить то впечатление ужаса, какое его присутствие производило на молодую девушку. Это его раздражало, и он решил для достижения своих целей не останавливаться ни перед какими средствами. Нужно было дорожить временем.

— Да, — повторил он, — я дам тебе свободу и возвращу отцу, но с одним условием.

Цецилия выпрямилась и в свою очередь пристально на него посмотрела.

— С условием, — продолжал Регул, — что ты откроешь все тайны той секты, к которой сама принадлежишь, и сообщишь мне имена всех христиан.

— О боже! — прошептала девушка. — Я чувствовала, что этот человек пришел сюда не для того, чтобы спасти меня, а чтобы погубить!

— Ну, что же? — продолжал допытывать Регул.

— Нет, господин, — ответила Цецилия, — ты должен знать, что христиане исповедуют свою веру, но не предают своих братьев.

Чтобы понять причину настойчивых желаний Марка Регула проникнуть в тайны христианства, необходимо иметь в виду, что в те времена, времена жестоких преследований, христиане тщательно скрывали от неверных все, что касалось их веры. Эта вполне разумная мера давала, однако, язычникам повод возводить на христиан обвинения в различных преступлениях, которые они будто бы совершали на своих таинственных собраниях.

— Итак, ты отказываешься ответить на мои вопросы? — закричал Марк Регул.

— Да, я отказываюсь, — твердо ответила девушка.

— Хорошо же… посмотрим… — сказал угрожающим тоном Регул.

Он позвал Парменона.

— Научи ее, пожалуйста, как надо отвечать, когда ее спрашивают.

Парменон достал длинную кожаную плеть и, обнажив плечи Цецилии, стал ее жестоко бить.

С первых же ударов плети, впившейся, подобно острию ножа, в тело молодой девушки, кровь полилась ручьями… Бедное дитя, впервые подвергшееся этим жестоким истязаниям, не могло удержаться от слез и от стонов, вызванных нестерпимой болью.

— Ну а теперь ты дашь ответ? — спросил Регул, сделав Парменону знак приостановиться.

— Никогда! — ответила твердым голосом девушка.

— В таком случае, Парменон, продолжай.

И Парменон вновь принялся безжалостно истязать свою жертву. Но Цецилия, овладевшая собой по мере возрастания страданий, не издала больше ни одного крика и лишь горячо возносила мольбы к Богу.

— Крепче, крепче, Парменон! — бессердечно повторял Регул, надеявшийся все же победить упрямство молодой девушки, уже ослабевавшей от страданий и потери крови.

Но твердость и мужество Цецилии оказались сильнее жестокости ее мучителей. Парменон прекратил свои пытки лишь после того, как девушка, совершенно обессилев, опустилась на землю.

— Проклятье! — воскликнул Регул. — О эти христиане! С ними не справишься. Что делать?

Нельзя было и думать о том, чтобы возвратить молодую девушку ее отцу и друзьям в том ужасном состоянии, в каком она сейчас находилась. А главное, как было думать Марку Регулу о ее выдаче, когда он не узнал еще от нее ни ее секретов, ни нужных ему имен! С одной стороны не хотелось терять тех двух миллионов, одна мысль о которых заставляла усиленно биться его сердце, а с другой стороны, не хотелось терять единственного и, может быть, неповторимого случая проникнуть в тайны христиан.