Аврелия

В душе Регула происходила борьба между алчностью и любопытством. Не отказываясь все еще от надежды выудить признание у своей жертвы, он рисовал себе увлекательные картины будущей своей силы и власти, которые будут естественным следствием его ревностного и усердного служения интересам императора.

«Ну что значит эта сумма в сравнении с теми благами, которые меня ожидают в случае удачи? — рассуждал Регул. — Конечно, она совершенно ничтожна! Нет, я ее не отпущу до тех пор, пока не получу признания! Она заговорит у меня!.. Я своей цели достигну!..»

— Оставим пока до завтрашнего дня, — обратился он к Парменону, — у нас есть еще достаточно времени. А пока нужно присмотреть за ней, а то нынешнее ее состояние может внушать некоторые опасения за ее здоровье.

Следующие дни Регул безуспешно делал попытку одержать верх, как он выражался, над упрямством молодой девушки.

Цецилия в самое короткое время испытала на себе все те мучения и ужасы рабства, которые ей так красочно описывал отец, когда умолял ее отречься от новой веры. И тем не менее, к крайней досаде своих мучителей, она была непоколебима в своем решении.

Марк Регул неистовствовал в своей бессильной злобе, видя, как все его старания разбиваются о непреклонную твердость молодой девушки.

Он хорошо знал, что Флавий Климент был христианином; по крайней мере, он мог это предполагать, видя его старания освободить Цецилию. Но одного предположения было еще недостаточно ни для возбуждения обвинения против ближайшего родственника императора, ни даже для доноса. Низкое происхождение и общественное положение Цецилии не оставляли сомнения, что Домициан, узнавши о ее принадлежности к христианству, не уделил бы ей особенного внимания. Иное дело Флавий Климент, его жена и их дети. Вот почему, с точки зрения Марка Регула, они заслуживали внимания.

Однако это предприятие в то же время было очень рискованно.

В описываемую эпоху еще не было случаев преследования христиан единственно за их принадлежность к новой вере. Нерон сделал их жертвами своей ярости только для того, чтобы обвинить их в поджогах Рима. Домициан если и наказывал их, так только в том предположении, что они имеют замыслы против него самого. Поэтому недостаточно было указать императору на принадлежность Флавия Климента и его семьи к христианству, нужно было еще убедить его, что они имеют против него злой умысел. Домициан, который хотя и с легким сердцем приговаривал людей к смертной казни, раз представлялся к тому подходящий случай, едва ли решился бы поднять руку на своих ближайших родственников, не имея для этого более или менее убедительных оснований.

Марк Регул прекрасно знал характер Домициана. Ему небезызвестны были также громадное влияние и власть тех, на кого он намеревался обрушить гнев Домициана.

Вот почему, чтобы не навлечь беды на себя самого, он мог выступить в роли обвинителя лишь во всеоружии неотразимых фактов. А между тем до сих пор он не имел никаких сколько-нибудь точных данных. Как можно было рассчитывать поселить в императоре страх против христиан, когда неизвестно было точное число их? Как можно было возводить обвинения на христиан, когда он не знал, что происходит на их собраниях?

Цецилия во всех этих вещах была отлично осведомлена и могла бы дать весьма ценные сведения, но она продолжала молчать, и никакие пытки не вынудили ее к признанию. В конце концов, измученному всевозможными пытками, она серьезно заболела и оказалась на краю могилы.

Это обстоятельство чрезвычайно напугало Марка Регула. В случае смерти Цецилии он мог быть привлечен к ответственности, так как закон запрещал жестокое обращение с рабами, особенно с теми, которые родились в свободном состоянии.

Однако молодость и здоровый организм взяли свое: Цецилия выздоровела. В своем тяжелом положении она находила поддержку лишь в вере во всемогущего и во всевидящего Бога и в надежде увидеться когда-нибудь с Олинфом.

В таком именно состоянии она находилась, когда суд, рассмотрев по апелляции Цецилия дело о ее продаже, окончательно признал права Парменона на владение ею.

Так как, однако, упорное молчание Цецилии делало совершенно бесполезным дальнейшее обладание ею, то Марк Регул решил продать ее. А чтобы в то же время сохранить навсегда за собой право решающего голоса в ее судьбе и чтобы лишить возможности ее друзей выкупить ее какой бы то ни было ценой из неволи, он поставил при продаже условие, что она не может быть отпущена на свободу, а должна вечно оставаться в рабстве. Римские законы допускали такое условие.

Расчет Регула был тот, что Цецилия, не видя впереди никакого выхода из своего положения, должна будет в конце концов раскрыть свои тайны. Раз первым продавцом было поставлено условие, что она должна оставаться вечной рабыней, то к кому бы она впоследствии ни поступала в собственность, никто не вправе был нарушить это условие. Иначе первый владелец всегда был вправе вытребовать ее к себе обратно, даже из рук ее родного отца.