Авто в облаках

Туманной влажностью одеты,
Встречая каждую весну,
Быкоподобные «поэты»
Мычат на желтую луну.

Навоза сладостный наркотик,

Впитав расслабленной душой,
Мешают красочность экзотик
С нижегородской простотой.

С отвислых губ стекает пена,

И, наглой тупостью горды,
Они средь груд трухи и сена
Влачат тяжелые зады.

Впиваясь красными глазами

В заплеванный и грязный пол,
Размерно стукаются лбами
О деревянный частокол.

Приняв изысканные позы

Пред слюнями тупой молвы,
Вычесывают стихиозы
Из завшивевшей головы…

Наш путь за гранями рассветов,

И не удержит нас никто, –
Уж над зверинцами «поэтов»
Взлетает розовый авто!

О Польше

Широкая аллея, обсаженная кленами,
Резкий визг жестяного петушка на крыше, –
Через два десятилетия, быстрые и неугомонные,
О милые и близкие, я вас вижу и слышу.

На старом кладбище, где белели могилы,

Где зеленые листья дрожали при ветре,
Меж крестов я бродил, молчаливый и хилый,
Белокурый мальчик с именем Петрик.

В досчатом шарабане, потрескивавшем под нами,

В воскресенье в костел мы ездили целовать Распятье.
Матушка надевала чепец, обшитый варшавскими кружевами
И расшитое блестками тяжелое бархатное платье.

Сыро в костеле. Потрескивают свечи.

Дымится ладан. Мальчики поют за решеткой.
Я чувствую, как вздрагивали матушкины плечи,
Как тонкие пальцы перебирали четки.

Вечером мы сидели в выбеленной столовой.

Пили чай. Закусывали пончиками и ватрушками.
Играли в карты. Ссорились из-за семерки трефовой.
Ласкали ручную лисицу. Возились с игрушками.

Приходил отец. Прислонял ружье к стенке.

Сбрасывал ягташ, набитый перепелами.
Из кармана кожаных брюк вынимал трубку из пенки.
Закуривал медленно и важно загорелыми руками.

Когда же земля одевалась в белые плахты,

На крестьянских санях с гиканьем приезжали гости –
Вся окрестная старосветская шляхта,
Закутанная в медвежьи шубы, опирающаяся на трости.
. . . . . . . . . .

Сергей Третьяков

«Отрите слезы! Не надо плакать!..»

Вадиму Шершеневичу.