Автобиографические записки.Том 3

Сергей Васильевич несколько раз пытался схватить его за гриву, и, когда ему это не удалось, выпрыгнул из тележки, бросил в нее пальто, кинул мне на колени шляпу и стал ловить жеребенка. Тот, видимо, понял игру. Подпуская Сергея Васильевича совсем к себе близко, он потом, вскинув высоко задние ноги, делал в сторону гигантский прыжок. Приятно было смотреть на оживленное лицо Сергея Васильевича, бегавшего по полю за жеребенком, в то время как мы медленно подвигались вперед.

Тихо и спокойно прожили мы лето в деревенской обстановке. Я довольно много работала. Одна из моих акварелей, изображающая озеро в Гусь-Завод Железном, была впоследствии приобретена Третьяковской галереей[149]. Мы много гуляли. Ходили по лесу, собирали грибы. Сергей Васильевич немедленно организовал разумное грибное хозяйство. Найдя гнездо грибов, он снимал большие, оставляя маленькие расти, прикрыв их ветками или мхом. Когда он замечал в моей корзине маленький гриб, он с укоризной говорил: «Ну, какая тебе охота губить такого малыша».

Это было его последнее лето. Возвращались мы на пароходе до самой Москвы.

На следующее же по приезде в Москву утро мы собрались на выставку картин ленинградских и московских художников. Там меня ожидало большое огорчение. Я не могла сразу найти моих, небольших по размеру вещей[150]. Они были повешены в трех разных местах огромного помещения выставки. Особенно я огорчилась за свою большую картину — натюрморт «Овощи», которую я считала хорошей живописной вещью. Она, нуждавшаяся в большом отходе, была повешена в очень узком проходе между двумя щитами, и настолько низко, что стоявшая публика закрывала ее. Так была сведена на нет хорошая вещь. Я молча стояла, совершенно растерянная от московского «приема». Сергей Васильевич, переживавший то же самое, вдруг ласково положил мне руку на плечо и тихо проговорил: «Асинька, не огорчайся, это пустяки».

В тот же день вечером мы уехали из Москвы.

Несмотря на то что я внешне спокойно перенесла мое огорчение, я сразу по приезде заболела нервным расстройством, проболев весь сентябрь. Нам не повезло. Только я встала с постели, как в октябре заболел Сергей Васильевич. И только с ноября наша жизнь стала постепенно входить в обычное русло — работа, главным образом работа.

В 1932 году Сергей Васильевич был избран в действительные члены Академии наук. Открылись новые возможности, новые обязанности. Ему, как и другим академикам-химикам, начали постройку специальной лаборатории.

Много раз Григорий Васильевич Пеков — первый директор Опытного завода — и другие сотрудники и ученики Сергея Васильевича говорили мне, что мой гражданский долг беречь и охранять его. Конечно, все бытовые дела и заботы я взяла на себя, как делала и раньше.

Еженедельные поездки в Детское Село, несмотря на радость, которую он и давали, приносили мне много хлопот. Теперь они как бы удвоились.

Все это разбивало мое внимание, а также и время для личной творческой работы. Частенько я подходила и с тоской смотрела на свой рабочий стол, не имея возможности сесть за работу. Если просмотреть мою папку того времени, то можно заметить, что ее содержание состоит из беглых и часто незаконченных набросков, не объединенных каким-нибудь общим планом.

Сергей Васильевич хорошо понимал мои переживания и старался мне чем-нибудь помочь. Но он сам был очень занят.

Нередко по дороге на завод он завозил меня в Летний сад, где я работала. А иногда я проезжала и дальше, в конец набережной, откуда шла домой пешком. По дороге любовалась родным городом, которым не уставала восхищаться.

Вспоминается мне один особенный день. Вид Невы был совсем необычный. Несколько времени тому назад она стала, потом, под влиянием оттепели, опять вскрылась. Ветер с Ладожского озера нагнал много льда. Образовались у мостов заторы, и лед стал дыбиться в виде торосов. Между льдом торчали бревна, целые плоты, и четыре застрявших парохода. Вызванный ледокол «Силач» пробивал для них дорогу, чтобы помочь пароходам выйти из сжимавшего их льда.

Над рекой стоял туман. Весь противоположный берег рисовался нежным силуэтом. Над ним простиралась серая ровная пелена, а выше виднелось зимнее желтоватое небо. Темные силуэты пароходов и ледокола живописно выделялись среди взъерошенного льда.

Задумала на эту тему сделать законченную вещь, но условия жизни не дали мне сосредоточиться. И мое намерение осталось только намерением. А этому грош цена…

* * *

Однажды вечером к нам пришли наши друзья Успенские, Неонила Васильевна и Владимир Александрович. Узнав, что я пишу «Автобиографические записки», почти их кончила, они уговорили меня что-нибудь им прочесть. Им понравилось, и Владимир Александрович заявил, что мои «Записки» должны быть напечатаны и что он возьмет на себя переговоры с заведующим] издательством ЛОССХа Иваном Филипповичем Титовым об их издании.