Сразу стали ясны две вещи. Во-первых, как хорошо господин Горбачев был осведомлен о Западе. Он комментировал мои речи, которые, без сомнения, читал. Он процитировал изречение Лорда Палмерстона о том, что у Британии нет вечных друзей или врагов, а только вечные интересы. Он внимательно следил за просачивающейся информацией из американской прессы, указывающей на то, что в интересах США было не позволить советской экономике возродиться из застоя.
В какой-то момент театральным жестом он вытащил лист бумаги с диаграммой из «Нью-Йорк Таймс», изображающую силу оружия супердержав в тротиловом эквиваленте, в сравнении с силой оружия, применяемого во Второй мировой войне. Он хорошо владел модными аргументами, с помощью которых в то время яростно доказывались перспективы «ядерной зимы», которая якобы наступит в результате ядерной войны. На меня это не сильно подействовало. Я сказала, что гораздо больше, чем «ядерная зима «меня интересует вопрос, как избежать сожжений, смерти и разрушений, которые будут этому предшествовать. Но целью ядерного оружия в любом случае было препятствовать войне, а не вызывать ее. Однако теперь этого нужно добиваться при меньшем количестве вооружений. Господин Горбачев доказывал, что если обе стороны будут наращивать вооружения, это может привести к случайностям или непредвиденным обстоятельствам, а при использовании современного оружия время на принятие решения будет измеряться в минутах. Как он сказал, используя одну из загадочных русских поговорок, «Раз в году и незаряженное ружье стреляет».
Всплыла и мысль о недоверии Советов к администрации Рейгана в целом и особенно к их планам в отношении Стратегической оборонной инициативы. Я подчеркивала много раз, что президенту Рейгану можно доверять, и что меньше всего на свете он хочет войны, и что Соединенные Штаты никогда не выражали желания мирового превосходства.
Когда дискуссия подходила к концу, стало понятно, что Советы на самом деле были очень озабочены по поводу СОИ. Они хотели остановить ее почти любой ценой. Я знала, что в какой-то степени меня использовали как подставное лицо президента Рейгана. Я также понимала, что имела дело с коварным соперником, который беспощадно воспользуется любыми разногласиями между мной и американцами. Поэтому я прямо сказала, что необходимо понимать – не может быть и речи о том, чтобы рассорить нас: мы останемся верными союзниками Соединенных Штатов. Моя откровенность в этом вопросе была равнозначна моей откровенности о том, что я считала президентскую мечту о мире, свободном от ядерного оружия, несбыточной.
Переговоры должны были закончиться в 4.30 дня, чтобы господин Горбачев смог успеть на прием в советском посольстве, но он сказал, что хочет продолжать. Было уже 5.50 вечера, когда он уехал, познакомив меня с другим перлом русской народной мудрости примерно такого содержания: «Горцы не могут жить без гостей, как не могут жить без воздуха. Но если гости не уходят вовремя, они задыхаются». Когда он уезжал, я надеялась, что мне довелось разговаривать со следующим советским лидером. Потому что, как я впоследствии сказала прессе, это был человек, с которым можно иметь дело.
Стратегическая оборонная инициатива президента Рейгана оказалось главной причиной победы Запада в холодной войне. Хотя я резко не соглашалась со взглядами президента о том, что СОИ была важнейшим шагом к миру, свободному от ядерного оружия – то, что я считала не только недостижимым, но и нежелательным, – у меня не было сомнений в правильности его приверженности программе. Оглядываясь назад, могу сказать, что первоначальное решение по поводу СОИ стало наиважнейшей заслугой его как президента.
В Великобритании я лично строго контролировала решения, относящиеся к СОИ, и наши реакции на них. Это была такая область, где только твердое знание соответствующих научных концепций позволяет принимать правильные политические решения. На расслабленных эрудитов из министерства иностранных дел, не говоря уже о министерских растяпах, управляющих ими, полагаться было нельзя. Я, в отличие от них, знала, что делаю.