Автобиография

С Николаем Дмитриевичем Бетенековым свела судьба уже после чернобыльских командировок 86–88 гг. Хотя и могли встретиться на 1-м учредительном съезде союза «Чернобыль» в Киеве, куда мы со Славой Мирошниковым приехали в далеком 89-м. Я – от газеты «Наука Урала», в которой тогда работал, Слава – с Белоярской атомной… Бетенекова же увидел впервые уже в Екатеринбурге, на одной из первых встреч чернобыльцев, которые проходили тогда в отделе снабжения[1] УрО РАН. Там по протекции нашего же чернобыльца, Стаса, нам выделили помещение. Николай Дмитриевич, основательный, умный – как и подобает мужу ученому – сразу покорил и заинтересовал. Он не только хорошо говорил, всегда веско и по делу, на наших чернобыльских сборах, но еще и многое делал, что в период «раннего чернобыльского средневековья» было немаловажным. И уже потом, хотя мы редко встречались, стало понятно, что интерес у нас с ним был взаимным. Это интервью с ним записано на правах «старого боевого товарища», без оглядки на время и положение.

Для справки: сегодня радиохимик Бетенеков – известный ученый, видный специалист в своей области. Есть ученики, соратники, признание. Ведет курс в университете, и слушать его лекции, я думаю, одно удовольствие…

Кое-что о Чернобыле

… Ты спрашиваешь, что занесло в Чернобыль, нашу кафедру и ее сотрудников? Можешь об этом не читать, а смотреть видио с моим интервью по адресу www.yuortube.com/ Химия просто. ЧАЭС 30 лет спустя. Там найдешь интервью не только со мной, но и доцентом нашей кафедры Е. И. Денисовым, профессором В. С. Кортовым. Ну а хочешь, то слушай еще раз. Да были у нас такие задачи, связанные с разработкой методов определения радиоактивных изотопов в различных средах – в воде, на почве и так далее. Ну и в Чернобыле, мы все это применили. Там ведь во время аварии топливо, выброшенное взрывом из активной зоны реактора, распределилось по большой территории: упало на землю, на крышу третьего блока и еще много куда. Но значительная часть этого топлива упала на дно водоемов. Ты знаешь, там два канала, это вообще типичная ситуация: любая АЭС строится на берегу водохранилища, во всяком случае, водоема. Фукусима, та, вообще – на берегу моря. На ЧАЭС же, как и везде, из водоема-охладителя по каналу вода забирается, используется и сбрасывается в другой канал, по которому эта вода возвращается в водоем-охладитель.

И вот на дно этих каналов в результате аварии упала немалая часть осколков топлива – урана-235, плутония-239 и продуктов деления.[2] Всё это лежало на дне. Возникал вопрос, что будет происходить дальше. Начнется ли выщелачивание, и поступление радионуклидов в Припять, а значит и в Днепр, который снабжает водой Киев или этого не произойдет? Иными словами, идет ли растворение топливных осколков или всё спокойно, они могут там лежать, и ничего с ними не будет… Вопрос стоял так, потому что доставать их со дна было бы значительно сложнее, чем собирать на суше. Да и кто знал, вдруг это приведет к какому-нибудь залповому выбросу радиоактивности или еще к какому-нибудь нежелательному эксцессу. В общем, необходимо было определиться. Эту-то задачу мы и решали, наладив в Чернобыле соответствующий мониторинг, по результату которого пришли все-таки к выводу: вода не растворяет, не выщелачивает топливные осколки в существенной степени. До сих пор всё там лежит, и никто их не поднимает со дна.

Я везде говорю «мы», имея ввиду, что с первого же дня мы работали в тесной связке с моим многолетним коллегой, лауреатом Ленинской премии Львом Михайловичем Хитровым.[3] Мы с ним сотрудничали много лет до этого. Он возглавлял лабораторию геохимии океана в Институте геохимии и аналитической химии имени Вернадского. В 70–80-е годы наши коллективы совместно разрабатывали методы определения радиоактивности морей и океанов, и когда грянул Чернобыль, оказалось, что разработка, выполненная целиком для задач геохимии океана, оказалось востребована и в условиях радиационного заражения чернобыльской территории. Хитров сразу поставил своим геохимикам задачу обследовать акваторию Припяти, водохранилища и каналов. А поскольку исследования наши велись сообща, то пригласил и нашу кафедру.

В 1988-м году в Зоне был организован «Спецатом», герой Советского союза Самойленко его возглавил. У нас завязались прямые договорные отношения со «Спецатомом» на постоянной основе сроком до 1990 года, и здесь уже в год для нас получалось несколько командировок. Закончилось же наше взаимодействие как раз перед тем, как развалиться Советскому Союзу. Предвестники этого разделения проявлялись уже в том, что украинская сторона стала тормозить вопросы заключения договоров с российскими организациями по чернобыльской тематике. И в конце концов кроме только Курчатовского, по-моему, да радиевого институтов там ни кого из россиян не осталось. Все вопросы украинцы стали решать сами.

Из истории организации