Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

И вот мы отсняли фильм и приехали в Канны, где я оказалась с одним-единственным нарядом, и мой дорогой друг Шеп спас меня и провел по всем вечеринкам, и для каждой у меня был новый красивый наряд. Ощущение было потрясающее. Тогда я впервые столкнулась с пресыщенностью богачей Ривьеры. Что я вообще знала?

После многочисленных просьб с моей стороны – понимаете, какая штука, я ведь почти ничего не получила за этот фильм по сравнению с гонорарами парней, – продюсеры «Вспомнить все» купили мне платье на премьерный показ. Это было черное платье Herve Leger[55] с запахом. Я храню его до сих пор, оно очень сексуальное. На вечеринке в Hotel du Cap-Eden-Roc[56] играли Gipsy Kings[57], а из окон отеля открывался вид на море. Среди моря звезд были The Rolling Stones[58] и Эрик Клэптон[59]. Мой чудесный новообретенный друг Свен, гроза тигров, рассказал Стивену Сигалу[60] шутку, смешнее которой я не слышала ничего в жизни, а сам Сигал был груб, в точности как о нем говорят: вызывал гостей размяться, хотя место было совершенно неподходящее. Впоследствии, когда я работала с ним над фильмом «Над законом», он велел мне не стоять слишком близко, так я нарушала его «ци»[61].

Впрочем, как говорила моя бабушка Лила, «если ничего хорошего сказать не можешь, не говори ничего».

Ирландский быт

Знаю, кажется, что моя семья совершенно безумна, но на самом деле примерно так растут все американцы ирландского происхождения. Говорят, жизнь у ирландцев бывает двух сортов: обеспеченная и быт. В нашем случае – быт. Иными словами, если у вас четверо детей и один туалет, кто-то писает в раковину.

Приучив меня и Майка к горшку, мама слегла. У нее были фиброзные опухоли[62] и, я уверена, эндометриоз[63], который унаследовали и я, и моя сестра и из-за которого мы не смогли иметь детей.

Никакой шикарной столовой у нас тоже не было – ели мы только в кухне. В этой кухне звенел смех и проливались слезы. Это была семейная кухня. Зимой мы приносили туда белье из подвала и складывали. Именно там мама научила меня считать карты, чтобы угадывать, где какая, не глядя. Однажды я поехала в Вегас со своей подругой Пэрис Либби, которую тоже учили аналогичным фокусам. После того как я прославилась, Пэрис 10 лет постоянно сопровождала меня в качестве стилиста. У нас с ней телепатическая связь, благодаря которой мы видим будущее. Тогда, в Лас-Вегасе, мы отлично сыграли в блэкджек[64]. Нас попросили уйти. Мы рассмеялись. Считали ли мы карты? Ну да, так мы их всегда считаем. Знали ли мы, что будет дальше? Ну да, так мы вроде как всегда знаем. Растешь с безумцами – будь безумной. Я могу поймать себя на мысли, что считаю номера домов и складываю их, одновременно разговаривая с кем-то в машине. Это не значит, что я понимаю, где именно мы едем.

А вот когда дело касалось семейного стола, я всегда все знала. За этим столом мы играли в карты; нас наказывали, заставляя сидеть там целый вечер, – и мы сидели. За этим столом мы делали уроки. Мы сидели за ним, пока крышка из жаростойкого пластика окончательно не протерлась.

За этим столом подавались изумительные обеды по случаю Дня благодарения, все эти многочисленные нарезки; мы собирались за ним на Рождество и на Пасху, на все дни рождения. Мама всегда накрывала стол. Пока у меня у самой не появилось трое детей (а может, пока у них не начался одновременно подростковый возраст), вряд ли я осознавала, сколько ей приходилось прикладывать сил, чтобы удерживать все это хозяйство. А ей удавалось. Кухня была безупречно чистой, на столе всегда была еда. А ведь каждый четвертак, каждые десять центов были на счету.

Знаю, кажется, что моя семья совершенно безумна, но на самом деле примерно так растут все американцы ирландского происхождения.

Каждый раз, когда им с папой удавалось сэкономить десять или даже пять центов, монетка отправлялась в специальную банку с крышкой – на будущее. На бизнес, который они надеялись открыть, когда все мы вырастем и они смогут позволить себе рискнуть.

Разумеется, я их не понимала. Я понятия не имела, что это значит, насколько преданы они были друг другу, своей мечте и нам.

После того как в 1992 году Каннский кинофестиваль открылся показом «Основного инстинкта», мои друзья Билл и Нэнси, с которыми мы в ту пору были очень близки, пригласили меня погостить в шикарном доме их друзей на Ривьере. Там я впервые стала учиться играть в теннис и поняла, что так поступают все богачи. Впрочем, занимаются они не только этим, так что, как только у меня появилась возможность, я выплатила долг родителей за ипотеку, отправив анонимный денежный перевод на сумму семнадцать тысяч долларов – столько им оставалось отдать за дом.

Я была на теннисном корте, когда мне позвонили мама с папой. Мама плакала.

– Ты это сделала?

– Что сделала? – самым невинным голосом спросила я.

– Ты знаешь что! – все так же сквозь слезы воскликнула она.