Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Она начала рассказывать, что пошла в банк и сказала, что, должно быть, произошла какая-то ошибка с оплатой, и выяснила, что кто-то уже погасил весь остаток. Тогда она отправилась в магазин к отцу и велела ему взять выходной. «У нас больше нет ипотеки, – объявила она. – Пойдем пообедаем». Они пошли, и отец сказал: «Возьми все что хочешь, возьми еще один сэндвич, тот, который на двадцать пять центов дороже, мы можем себе это позволить». Я стояла и слушала все это, сжимая в руке ракетку. Да, так поступают все богачи.

Впрочем, в детстве у нас было богатство другого рода. Каждый вечер на столе был ужин, и каждое блюдо готовилось дома. Еда была изумительная, причем вся – от воздушной сдобы до жаркого и подливы, домашних тортов и пирогов со свежими фруктами или заварным кремом и сливками. Мама все лето консервировала овощи, чтобы потом мы могли всю зиму их есть. Каждое утро она готовила папе завтрак, а если он работал в ночь, она готовила обед. Она ждала его, когда он задерживался допоздна. Он никогда не возвращался в холодный и тихий дом. Помню, как он открывал дверь и смеялся. Это была большая любовь. Чего она только не изобретала, чтобы заставить его рассмеяться. Она меня убьет за то, что я об этом рассказываю, но, помню, однажды, когда папа должен был поздно вернуться с работы, она завернулась в целлофан и встретила его в таком виде. По-моему, это уморительно. Они были счастливы до самой его смерти.

Благодаря им, их бессмертной любви друг к другу, их умению держать себя в руках, их беззаветному служению этому семейному механизму все мы узнали, как надо поступать, чтобы чего-то добиться. У нас были очень близкие отношения, как бывает во всех хороших ирландских семьях. Мы не жаловались на удары судьбы, мы ворчали, но выполняли свою работу – опять же безо всяких жалоб, ведь будешь жаловаться, станет еще хуже.

В то время ни у кого не было ни времени, ни сил на нежности и объятия, которые мое поколение научилось дарить детям. Теперь я вижу, сколько потеряли мои родители – не только потому, что они не давали всего этого нам, а потому что не познали всей глубины и значимости любви между родителем и ребенком. Обнимая маму, я всегда испытывала неловкость. Теперь-то она любит обниматься, она полна любви, она стала бабушкой. Мой отец, пока был жив, тоже стал куда более явно проявлять чувства, он раскрылся, будто цветок.

Папа был маминым рыцарем; он вставал, когда она входила в комнату, выдвигал ей стул из-за стола и каждый вечер благодарил ее за ужин, говорил, как все было вкусно.

Когда я начала ходить на свидания, к десяти я должна была вернуться домой. Чтобы удостовериться, что я не опоздаю, мама пекла булочки с корицей, а ровно к десяти вечера вытаскивала их из духовки и покрывала заливкой. С кем бы я ни встречалась, все они понимали: я должна быть дома минута в минуту. Мама свое дело знала. Разумеется, за каждую минуту опоздания меня наказывали на неделю. С дочерью Джо Стоуна шутки были плохи.

Однажды к нам на участок забрался какой-то мальчишка и заглянул в окно гостиной, жутко напугав меня. Я буквально взлетела по лестнице, бросилась к папе и рассказала, что случилось. Он – как был, в пижаме – ринулся вниз, запрыгнул в свой грузовик, на заднее сиденье кинул винтовку и гнался на машине за этим мальчишкой, а тот бежал что есть мочи, унося ноги. Потом мы еще несколько недель хохотали, рассказывая эту историю за ужином.

Когда мы были детьми, Рождество у нас праздновали с размахом. Хоть подарки зачастую и были маленькими, все равно вызывали восторг. Все они были красиво упакованы и до наступления праздника тщательно прятались, хотя мы, разумеется, прекрасно знали, что они лежат на чердаке. Детьми мы забирались туда и разглядывали, пока Дот не поменяла местами бирки, написав на наших подарках имена мальчишек, а на их подарках – наши с Келли имена, просто чтобы одурачить нас.

Я поколачивала своих братьев, но никто никогда не бил меня. Разумеется, у папы было строгое правило: девочек бить нельзя.

На чердаке можно было найти кучу самых разных сокровищ: одежда, мебель, предметы искусства. Я помогала папе степлером прикреплять к потолку стекловату. Брат к тому моменту ушел служить в ВВС, и я стала папиной помощницей. У нас были защитные очки и перчатки, но верхнюю часть рук стекловата все равно ранила.