Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Как только я стала достаточно взрослой, чтобы получить хоть какую-то работу, я начала работать, и мама подвозила меня куда нужно. Я работала в McDonald’s: сначала меня поставили на картошку фри, потом на молочные коктейли, потом на пироги, а потом на кассу. Менеджеру, который казался мне тогда очень старым, вероятно, было около тридцати, и он постоянно меня домогался – в итоге я ушла (или, может, он меня уволил, или и то и другое). Тогда я устроилась на работу в загородную закусочную Bob’s Big Boy[82]. Там я занималась пирогами: начиняла их мерзкими полуфабрикатами. Потом я стала помощником официанта (помощниц официанта в то время не было). А чуть позже официанткой – мне начали доверять клиентов.

Все шло отлично: я всегда любила вызов. Мне хотелось обслуживать еще больше столиков. Мне нравилось, что я могла удержать на руке сразу несколько тарелок, нравилось гонять по ресторану и осознавать, что я хороша в своем деле. Даже несмотря на то что чаевые зачастую составляли четвертак или пятьдесят центов. Меня любили, и скоро я стала старшей официанткой в ночное время и ночным менеджером.

При этом я не отставала по учебе и участвовала в конкурсах красоты нашего округа, они давали шанс получить стипендию. Забавный факт: Джон Бруно, мой одноклассник из старшей школы, игравший на барабанах на одном из таких конкурсов – он был моим аккомпаниатором в 1976-м, когда я эффектно читала по памяти Геттисбергскую речь[83] (это как раз был год ее столетия), оказался реквизитором в сериале Райана Мерфи «Рэтчед», где я недавно снималась. Я его подкалывала и флиртовала с его сыном.

На выходные родители отправлялись в охотничий домик в лесах Пенсильвании и забирали с собой Келли и Патрика, а я оставалась одна (Майк уже служил в ВВС). Мне было семнадцать. Они добирались до ближайшего телефона-автомата и звонили мне в то время, когда я должна была приходить домой с работы. Я возвращалась вовремя, чтобы ответить на звонок. И первое время все шло отлично.

Даже несмотря на то что чаевые зачастую составляли четвертак или пятьдесят центов. Меня любили, и скоро я стала старшей официанткой в ночное время и ночным менеджером.

На выпускной я должна была пойти со своим лучшим другом и приятелем по карточным играм в школьной комнате отдыха, Рэем Баттерфилдом. У него были рыжие волосы, он носил шикарную прическу под африканца и вообще был чудесным. Он играл в футбол в школьной команде, и моя дружба с ним помогла мне находить общий язык с другими старшеклассниками, поскольку я всегда была – и остаюсь – несколько социально неприспособленной. Выпускной в компании Рэя обещал быть очень веселым. Он надел ярко-голубой фрак, а я в порыве выглядеть волшебно несколько часов просидела перед солнечной лампой, чтобы порозоветь. Кроме того, у меня были рыжевато-белокурые волосы, выгоревшие на солнце, и персиковое платье. Я была в разных оттенках розового и персикового. По меркам семидесятых, мы были парой мечты. Наша совместная фотография очаровательна.

Через несколько месяцев после выпускного я поздно вернулась с работы, как оно обычно и бывало, примерно в час ночи. Я поговорила с родителями, но никак не могла найти себе места. Приняла душ, спустилась вниз и забилась в угол дивана. Меня переполняла тревога. Телевизор я не включала, поскольку в это время суток по нашим трем каналам все равно ничего не показывали. Я просидела неподвижно всю ночь. Казалось, я даже не дышала.

Когда солнце только стало всходить над горизонтом, пронзительно зазвонил телефон. Я подскочила, бросилась на кухню, схватила трубку желтого аппарата, висевшего на стене. Звонила мама Рэя. «Шерри», – только и произнесла она и разразилась рыданиями. Ей было не остановиться.

– Он мертв? – спросила я.

– Да.

Вот и все, что она сказала. Я повесила трубку. Позвонила в полицию Тионесты[84], округа, где находились мои родители, и попросила офицера привезти их. Они вернулись домой.

Рэй ехал на мотоцикле, и его сбил пьяный водитель. Все было понятно по следам торможения на шоссе: понятно, где водители сбил его, понятно, что не остановился помочь. У Рэя была сломана только челюсть, но, поскольку водитель не удосужился остановиться и проверить, как он, и помочь, Рэй захлебнулся собственной кровью. В семнадцать лет. Один. Среди ночи. Пока я сидела на диване, объятая паникой, будто зная то, что знать не могла, чувствуя этот страх, гадая, что меня так гложет.

Я присутствовала на его похоронах. У Рэя в нагрудном кармашке была наша фотография с выпускного. И тут я увидела его друзей, всю футбольную команду – они вошли и молча встали у дальней стены зала, скрестив руки, опустив голову. А потом все они посмотрели на меня, ожидая, что же скажу я.

Меня пронзила их юность, их ожидание и тот факт, что мне совершенно нечего было им сказать. Я растерялась…

Я вышла из похоронного зала и пошла вниз по улице, не проронив ни слова. Ни единого.