Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

И вот я репетирую и готовлюсь вести шоу, и тут Патти говорит, что собирается вытащить меня к себе на сцену. Я смеюсь. Ага, думаю я, ну конечно. Впрочем, я уже видела, как случается такое дерьмо, – напомните рассказать вам о Джеймсе Брауне[254]. Ладно. Так вот, я представляю крутую зарубежную группу, и все хорошо, но тут внезапно встает Патти со своей группой, а я отступаю в кулисы… но нет. Патти вытаскивает меня на сцену позади группы, и я стою там… все выступление. И просто смотрю, как гребаная Патти Смит поет и размышляет о своей жизни. О своей прекрасной, интересной жизни, о своих фотографиях, о невероятных подарках Роберта Мэпплторпа[255], об их дружбе, той самой дружбе – божественной и непостижимой. Я смотрю, как она поет, немножко плачу. Я вижу ее красоту, ее нутро, ее талант, поэзию, и не успеваю я понять, что происходит, люди начинают неистово аплодировать, а она кланяется и хватает меня, и швыряет в поток этой энергии, бурлящей вокруг, и говорит: «Ты чувствуешь, чувствуешь? Возьми, возьми это себе детка, я знаю, что у тебя получится, у тебя получится, ты все сможешь». И с этими словами уходит со сцены, оставляя меня размышлять, что именно я смогу и не смогу сделать.

Недавно я работала с Мэрил Стрип[256], и это было совершенно неожиданно. Мы присматривались друг к другу как минимум два или три десятилетия. Она казалась мне такой изысканной, очень далекой от людей, которых я способна понять, от тех, кто смотрел на меня и по-настоящему видел. Мне казалось, что эта женщина, эта звезда и время тратить не будет на такую мелочь, как я. Мне казалось, я ее разглядела, все поняла про Мэрил Стрип.

И вот в один прекрасный день я начала работать с ней – снимались мы в картине Стивена Содерберга «Прачечная»[257], – и случилось нечто поразительное. Я встретила женщину с четырьмя детьми. У меня их было трое. Она должна была стать бабушкой, и я была за нее очень рада. Вы только подумайте – бабушкой! Мы так давно вращались в этом чертовом бизнесе, а ведь век женщины в кино не дольше собачьего. Ее дочери стали актрисами, а я хотела, чтобы мой сын научился управляться с камерой. Она оказалась настолько умной и интересной, а еще она была человеком, которого я с легкостью выбрала бы в друзья, если бы мы встретились, скажем, в книжном клубе. Откуда нам было узнать друг друга? Мир максимально разобщил женщин. Мы оказались в условиях, когда в первую очередь надо гарантировать, чтобы тебя не выбросили за порог. Мое поколение женщин привыкло молчать, держаться скромно и осторожно. У нас так легко было все отобрать, нам так часто угрожали.

Вот что я почувствовала, когда меня обняла Патти. Я почувствовала ту силу, которую дарит только возможность быть собой перед лицом зрителя, и я знаю, что она имела в виду, говоря, что этого всем достаточно. Ей, мне – думаю, в тот день именно это испытали мы с Мэрил. Знаете, это не просто #MeToo, это гораздо больше. Для этого надо ощутить спокойствие и доверие в компании другого человека.

Да, я могу начать с трех нот, потому что больше не знаю. Да, я могу стоять на этой сцене и рассказать нашу историю, потому что не боюсь заявить, что она – о нас. Это история не о том, что происходит здесь и сейчас, не история о них. Это наша история. Это история о нас, история о женщинах, и мы готовы петь, восславляя новую историю, и именно это я собираюсь сделать, рассказав вам обо всем.

Все это случилось со мной, с моей сестрой, с моей матерью, с ее матерью и со многими матерями до этого. Мне не стыдно, я не запятнана, я чиста сердцем и душой, во мне нет горечи, нет печали, мне не надо отмываться, я не злюсь, я здесь не для того, чтобы наказать вас.

Ваши ошибки – только ваши. Ваше дело – совершать их, осознавать, исправлять ситуацию, что-то понимать, горевать, раскаиваться и оставлять их прошлом.

А вот что принадлежит мне. У меня есть дом. Моя история, моя истина, которая не будет таковой для каждого, кто оказывался за эти годы рядом со мной. Истина меняется каждый день – это закон времени. Быть недобрым теперь считается признаком нездоровья.

Я научилась прощать непростительное. Надеюсь, прочитав о моем пути, вы тоже этому научитесь.

Я научилась иначе смотреть на мир. Я научилась этому благодаря смерти, благодаря жизни, благодаря тому, что была собой – той, кого часто называли «последняя живая кинозвезда». Я говорю об этом, потому что я родом из той эпохи, когда не было цифры, из эпохи аналогового кино. А значит, все, что вы видели на экране, не было компьютерной проекцией, это была 17-миллиметровая или 35-миллиметровая, а иногда какая-то другая пленка, но в ней было то, чего никогда не будет у цифры. Я раскрою вам свой секрет – что, на мой взгляд, сделало меня звездой.