Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Приятель Кутузова просто не мог с достоинством сносить выпавшие на его долю испытания. Тяжелая жизнь в колонии сломила его. Ему осталось брюзжать и сетовать на жизнь. Потеряв внутренний стержень троцкиста, Лохмачев не мог отважиться на то, чтобы обрести полную и безоговорочную веру в партию и социалистическое строительство. Примечательно, что Кутузов много внимания уделял анекдотам и шуткам в троцкистском окружении. Говоря о своем друге Лохмачеве, он явно указывал на то, что ирония мешает троцкистам взглянуть в будущее, увидеть мир как он есть и обрести шанс на спасение.

Однажды Кутузов встретил в городе журналиста радиокомитета Арона Яковлевича Пломпера (1902 г. р.), обвиненного в июне 1931 года в антисоветской агитации и приговоренного к трем годам ссылки в город Енисейск Красноярского края. О нем тоже рассказывала Лившиц на своем допросе. В Красноярске на улице Лившиц «встретилась с троцкистом Пломпером. Он просил меня передать в Енисейск о том, что ГПУ к нему (к лечению его болезни) относится чрезвычайно плохо, издевается над ним, требует, чтобы он поехал обратно в Енисейск, но он очень больной человек и решил дойти до последнего – до голодовки. Просил меня передать в Енисейске Казласу о способах переписки между Пломпером и Енисейской ссылкой, по вопросу о том, как он будет действовать»[1527]. Кутузову Пломпер рассказывал, что «приехал в Красноярск лечиться». Он передал Лохмачеву информацию о голодовке, которую троцкисты проводили в Красноярске, «от него узнал об этом и я. Разговоров на политические темы с двумя названными лицами при мне не было. Наличие примиренчества здесь, во всяком случае, было – если не к троцкистскому течению в целом, то к отдельным лицам. Это же, понятно, относится и ко мне – пусть в меньшей степени». Не выдавая приятелей, Кутузов намекал на сочувствие к ним. «Вероятно, так и расценил, например, Пломберг, когда он из Енисейска в письме Лохмачеву послал записку и мне, в которой просил помочь ему деньгами или посылкой. Эту просьбу я и Лохмачев оставили без ответа».

Кутузов оценивал приятеля, сравнивая себя с ним:

Чтобы дать более полную характеристику Лохмачеву, я должен привести факты из его поведения, которые мне не нравились в нем и которые относятся к его работе в Красмашстрое. Работал он, я бы сказал, как чиновник, возможно, потому, что его не удовлетворял масштаб работы. Я в это время монтировал кирпичный завод, и когда приходил с работы в выходные дни, то Лохмачев говорил свою обычную шутку: «Что вы, Ваня, как поздно, смотри, как другие работают, как-нибудь проживем – прокормимся». Затем Лохмачев частенько сплетничал по поводу того, что Крамашстрою отпускаются мало кредитов, что у начальства «скоро будет старшим сторожем». У него появились личные счеты с начальником снабжения Лебедевым, и Лохмачев вел себя необъективно, в этом случае имел приятельские отношения с элементами в аппарате, настроенными против начальника строительства (напр[имер]: с Коршуновым). Вот и все об Лохмачеве.

Кутузов, в отличие от Лохмачева, действительно уверовал, смог встать на твердую почву партийной идеологии, но не смог и не был готов вести бескомпромиссную борьбу с бывшими товарищами. Он мог вот-вот исправиться и не упускал свой шанс.

Друзья были поглощены производством. «Считаю, что за это время со стороны политической я вел себя безупречно. О своих идейных убеждениях скажу коротко, что за последние три года я примирился с взглядами [и] установками партии по всем основным вопросам и с основными политическими решениями, старался это доказать и в практической работе, которую мне доверяли. Что же касается предъявленного мне обвинения, то я просто поражен и некогда не ждал ничего подобного – по нелепости по своему адресу»[1528].

Разрыв с троцкистами был бесповоротным: Кутузов подробно отчитывался перед НКВД, но ничем интересным в этом плане поделиться не мог: