Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Старая, отжившая свои дни партийная интеллигенция призывает рабочих войти в ряды оппозиции. Рабочие же – ил. 16 не оставляет сомнений в этом отношении – предпочитают вступить в ВКП(б), тем самым выражая свою солидарность с большинством ЦК.

Изображенная на ил. 17 «платформа», сошедшая с ленинских рельсов, – визуализация краха оппозиции, апеллирующей к «ленинским» нормам. В отличие от московских карикатур, карикатуры в региональной печати использовали более простые и незамысловатые метафоры, более грубые и энергичные образы.

Ил. 16. Спиной к оппозиции. Рис. М. Черемных. Красное знамя (Томск). 1927. 27 ноября

Рассматривающий ил. 18 понимает, что пигмею (в образе Троцкого) не столкнуть паровоз с ленинских рельсов. Слово «пигмей» – достаточно грубое и экзотическое оскорбление в обществе, где никто еще не размышлял о культурном наследии Африки и его ценности. Обозвать политического оппонента «пигмеем» означало в том числе обозначить его отвратительным, невежественным и кровожадным инородцем.

«Покушение» в контексте ил. 19 – достаточно жесткое заявление: в терминологии тех лет в этом слове не было нейтральности, городские слухи о «покушениях» на жизнь партийных вождей были обычным фоном тех лет. Карикатура изображает истинное «покушение» – покушение троцкистов на партийные устои.

Партия не жалеет об обозначенном на ил. 20 выпадении лидеров оппозиции (Троцкого и Зиновьева) из партийного грузовика. Это нечастый случай, в котором автор карикатуры не боится изобразить за рулем лично Сталина (который редко становился даже положительным персонажем карикатуры).

Ил. 17. Вниз – в меньшевистскую яму. Красное знамя (Томск). 1927. 4 декабря

Ил. 18. Наш паровоз летит вперед. Красное знамя (Томск). 1927. 9 декабря

Ил. 19. Покушение не удалось. Рис. М. Черемных. Красное знамя (Томск). 1927. 21 декабря

Ил. 20. Растерявшиеся. Горок не любят. Рабочая газета. 1927. 9 декабря

Ил. 21. «На Арапа». Рабочая газета. 1927. 10 декабря

Выброшенные за борт, сидящие в маленькой и жалкой шлюпке, Троцкий и Зиновьев требуют на ил. 21 от стоящих на палубе корабля ВКП(б) Сталина и Рыкова: «Сдавайте, иначе расколем». У партии оппозиции не было шанса захватить власть: символика карикатуры того же автора, что и в предыдущем номере газеты, демонстрирует происходящее на съезде – оппозиционных вождей на глазах у партии выкинули с партийного парохода, они на деле ничем не угрожают партии, поскольку уже к ней не принадлежат и вскоре останутся посреди бурного моря, где их никто спасать не собирается, – или же пристанут к чужому берегу.

Другие газетные карикатуры высмеивали вождизм оппозиции. Троцкий и Зиновьев в этих работах не только не были истинными соратниками Ленина, но вообще не имели нужных революционерам качеств вождей. Мня себя гениями истории – что в принципе не подобало истинным большевикам, вопрос о статусе гения большевизма на тот момент был решен лишь в отношении Ленина и в любом случае мог быть присвоен кому-либо лишь единодушным мнением абсолютного большинства партии, – они на самом деле, сами того не понимая, представляли в классовой борьбе интересы мелкой буржуазии. Речь в карикатурах шла о ничтожных экземплярах давно разбитых классов. В изображениях оппозиционеры показаны мелочными, жалкими персонами, которых легко разоблачить – их было видно невооруженным взглядом.

Ил. 22. Святители оппозиции. Рабочая газета. 1927. 11 декабря

Ил. 22 — «Святители оппозиции» – повторяет типичные для этого времени обвинения: оппозиция лжива. Она лукавит, устраивает театр, чтобы заманить в свой лагерь неискушенных рабочих. Основной прием карикатуры – изображение «святцев» оппозиции, апелляция к религии для коммуниста всегда оскорбительна. Карикатурист между тем демонстрирует подробное знание обвинений в адрес каждого из оппозиционеров. Раковский, например, изображен в роли отвратительного для русского пролетария польского шляхтича с именным холодным оружием. Каменев – карикатурный «голубь мира» с оливковой ветвью в клюве: пацифизм для партийной массы также отвратителен. Троцкий – «рыцарь» на детской игрушечной лошадке (рыцарская символика принадлежала к угнетающим классам), на его щите – эмблематика социал-демократии (которая в глазах коммуниста – злейший враг). Кающийся Зиновьев – лицемерная «монашка»: нормы тех времен делают изображение в женском облике позорящим мужчину. Наконец, Преображенский в поповской фелони с «новым Евангелием» проповедующейся оппозицией «новой экономики» – интеллигент, для которого экономический трактат важнее живой некнижной жизни. Все это – уже не столько юмористические, сколько отвратительные фигуры.