Автобиография. Вместе с Нуреевым

Так описал свое знакомство с «Большим яблоком»[43] и Джорджем Баланчиным в книге воспоминаний Рудольф Нуреев: «Как нередко случается, мое появление в Новом Свете получилось совсем не таким, каким я его себе представлял. По мере приближения к Америке погода все ухудшалась, а над Нью-Йорком мы попали в настоящую бурю. О посадке не могло быть и речи – среди пассажиров поползли слухи, что последний самолет, попытавшийся сесть в подобных условиях, разбился. Нас направили в Чикаго, и именно там я впервые ступил на американскую землю, чтобы после двух или трех часов ожидания в аэропорту вновь подняться в воздух.

На сей раз нам удалось приземлиться в Нью-Йорке, но только после часового кружения над городом. Путь в Нью-Йорк оказался таким длинным, что я уже начал сомневаться, смогу ли, в конце концов, завершить это путешествие. Никогда прежде я не был так рад ощутить под ногами твердую землю.

Больше всего меня поразил сам город. Я навоображал себе кошмарный мир огромных зданий, громоздящихся подобно чудовищам, стремящимся раздавить людей на улицах. Однако в жизни небоскребы оказались не такими большими и вовсе не угрожающими. И я не обнаружил здесь безумной спешки и давки, о которых читал.

Напротив, жизнь – по крайней мере моя – была приятно лишена напряжения. Ничего похожего на интенсивную энергичную атмосферу, в которую попадаешь, скажем в Париже. Я часто слышал, как Америку уподобляют России, и это сравнение показалось мне довольно верным. Обеим странам присуще нечто большое, сильное и широкое.

Мне было интересно познакомиться с американским балетом, американскими танцовщиками и хореографами. Особенно взволновала меня перспектива встречи с Баланчиным, выпускником школы Кировского театра (вернее, Мариинского, как он тогда назывался), работавшим у Сергея Дягилева, а затем основавшим собственную труппу в Нью-Йорке и сформировавшим свой стиль хореографии и танца. Я уже знал несколько его балетов и восхищался ими. «Аполлона Мусагет» и «Тему и вариации» я видел в России в исполнении труппы Альберто Алонсо, а «Симфонию до мажор» и «Ночную тень» – в Париже. Мне не терпелось увидеть другие его творения.

Меня представили ему вскоре после моего приезда. Он оказался невысоким, очень подвижным, элегантным человеком с заострившимися от нервного напряжения чертами лица и большими умными глазами. Его движения очень точны и изящны, и он быстро говорит. Общаясь с ним, чувствуешь его невероятную восприимчивость и живость».

Рудольф Нуреев с гордостью рассказывал журналистам, как Баланчин явился посмотреть на его выступления, а после сказал: «Мои балеты суховаты. У меня нет всех этих романтических вещей, вроде “Жизели”. Если вас это устраивает, приходите».

В конце семидесятых Нуреев и Баланчин начали работать вместе. Долгого сотрудничества не сложилось. Вмешались обстоятельства: болезнь Баланчина, его незаинтересованность в своенравном артисте, который не желал полностью подчиняться кому бы то ни было и не собирался выступать бесплатно.

«Проблема в том, что куда бы я ни пришел – я незваный гость. Это очень знакомое и очень неприятное чувство, – делился Нуреев с журналистами. – И все-таки я чувствую, что у меня есть определенная миссия на этой земле. Я обязан взять лучшее у лучших.

Век танцовщика очень короток, поэтому я должен танцевать много и все, что только могу».

«Когда Рудольф стал жить на Западе, у него появилась мечта – постоянно танцевать в труппе Баланчина, – писали в “Нью-Йорк таймс”. – Баланчин же был полон сомнений. Ему не нужны были чересчур яркие танцовщики, не нужны были суперзвезды и тогда он сделал мечту советского артиста невозможной».

Это не совсем справедливо, ведь спустя пятнадцать лет мечта Рудольфа все-таки осуществилась. Он получил роль Аполлона в одноименном балете Баланчина. Герой Нуреева еще очень юн, он только постигает мир вокруг, и Рудольфу удалось передать ту естественность, легкость и торжественность, с которой Аполлон совершает пусть и маленькие, но важные открытия.

«Все эти люди: Брун, Баланчин, Тейлор никогда не стремились заполучить меня. Я вынужден был доказывать им, что я – лучший. Должно было пройти много лет, чтобы они заметили меня и оказали честь танцевать рядом с ними. Мне никогда и ничего не давалось просто так. Я должен был постоянно брать жизнь за горло», – говорил Нуреев.

Благотворительный гала-концерт в «Друри-Лейн»[44] был не за горами. Нуреев собирался танцевать под «Трагическую поэму» Александра Скрябина и, когда время пришло – сделал это восхитительно.

«В тот вечер, до того как впервые выйти на английскую сцену, я был особенно тронут текстом телеграммы, которую обнаружил в гримуборной, в театре “Друри-Лейн”. Мне желали удачи. Телеграмма была подписана несколькими зрителями, видевшими меня на сцене в Ленинграде».

Сразу после выступления в Англии необходимо было возвращаться в Париж. Предстояли гастроли…Турин, Генуя, Болонья. И вот наконец истек срок контракта с де Куэвасом.