«Во время вторых американских гастролей в 1962-м я получила прямо в номер гостиницы сказочный букет оранжево-фиолетовых роз. Такой раскраски цветов я никогда доселе не встречала. К букету был приложен миниатюрный конверт. Внутри записка. Это было приветствие от Нуреева. Он писал, что поздравляет меня с успехом и надеется когда-нибудь станцевать вместе… Ни телефона, ни адреса Руди в записке не указал, и сказать ему ответное спасибо было некуда. Да и решилась бы я ему позвонить? Сама не знаю.
Наша пропаганда изображала беглеца таким исчадьем ада, что даже имя “Нуреев” вслух произносить советские люди боялись. Любая форма общения с несравненным танцором грозила самыми мрачными непоправимыми последствиями. Через десятилетия вообразить это нелегко. Но вы поживите тогда, а не теперь, смелые люди…
Попросив у горничной вместительную вазу, я подрезала каждый черенок и поставила цветы чуть в отдалении от театральных подношений. Никому об этом букете я не рассказала. Держала в себе.
Следующим днем ко мне неожиданно наведался один из сопровождавших нас из Москвы. Ничего не значащий разговор о том о сем. Взгляды по сторонам. Дозор, значит. Ах, какие у Вас цветы. Эти оранжевые – самые красивые. От кого они? Я залилась краской. Плету в ответ что-то, уже не помню, говорю, но имя Нуреева, ясное дело, не произношу.
Нюх у доглядая натасканный, абсолютный, как бывает слух.
– А вы не слышали, говорят, Нуреев в Нью-Йорке объявился?
Отвечаю, не слышала.
– Ах, как его жалко, такой танцовщик был. Пропадет он здесь на Западе. – А сам все Рудиного букета аромат вдыхает… – Вдруг тоже цветы Вам пошлет?.. Что с ними делать будете?..
Мне становится страшно. Провоцирует или что-то знает? Вот так мы и жили. Так и глодал нас страх».
«После очередного спектакля получаю огромный букет цветов, – вспоминала Нинель Кургапкина. – Записки в корзине не было, но я прекрасно знала, что это от Рудика».
Даже находясь в опале за океаном, вдалеке от дома, Рудольф Нуреев выискивал возможность помогать тем, кого он любил. Его друзья и коллеги получали посылки, подарки, продукты и лекарства.
«Звонила его сестра, Роза, – рассказывала журналистам Алла Осипенко, – и спрашивала: “Алла, тебе нужны сосиски?” – Если я говорила, что сосиски мне нужны, это означало, что ко мне вечером можно прийти, принести письмо или посылку от Рудика».
Позже, в другом интервью Алла Осипенко рассказала: «Уже потом, когда стало можно, Рудик все время звал Розу к себе. Сестра долго сомневалась, говорила мне: “Ведь там я сяду Рудику на шею”. В конце концов, поехала. Сначала вышла замуж за иностранца и уехала ее взрослая дочь Гуля, а уж потом и Роза решилась».
«…От Рудольфа пришли приглашения для всей семьи, – рассказывал журналистам племянник Нуреева Юрий Евграфов. – И тут мы узнали, что он приедет в Кировский театр, танцевать в «Сильфиде». Мы отправились в Питер на него посмотреть. Во время ужина в гостинице Рудольф спросил: “Вы сделали визы?” – “Да”. – “Паспорта с собой?” – “С собой”. – “Да”. – “Поехали”. Мама опешила: как же так, никто не взял вещей для длительной поездки, надо вернуться в Уфу, собрать чемодан… Но Рудольф ничего не желал слушать. Так все родственники налегке и отправились в Париж».
«За границей у Розы вдруг началась мания преследования, – рассказала Алла Осипенко. – Ей все время казалось, что ее хочет достать рука КГБ. Любых контактов с земляками Роза старалась избегать. Во всех приехавших из СССР видела подосланных агентов.
Как-то, ужиная с Нуреевым во Флоренции, я предложила: “Давай позвоним Розе!”.
Рудик рассказал мне, что происходит с сестрой.
– А я пароль знаю. Ты номер, главное, набери, – улыбнулась я.
Нуреев набрал номер и сообщил:
– Роза, тут приехали из России и хотят с тобой поговорить.
– Нет, нет, я ни с кем не буду разговаривать.
И тогда я взяла трубку и крикнула:
– Роза, мне нужны сосиски!»