Едва ли его питомцы могли представить себе, что уходя вечером из театра и беседуя с каким-нибудь корреспондентом за чашкой чая, их директор признавался: «Перед каждым выходом на сцену я жутко нервничаю и боюсь. Поэтому нанесение грима для меня это своеобразная медитация, способ успокоиться. Я сажусь перед зеркалом и понимаю: то, что я должен сейчас выйти на сцену и танцевать – факт. Чувствую себя скотом перед забоем. Но я все равно выхожу, танцую, а после мы с друзьями шутим, что нам платят за страх».
«В любом театре существует такая вещь, как иерархия: вам приходится год за годом медленно карабкаться наверх для того, чтобы получить шанс проявить себя. Рудольф сломал это правило. Он говорил: “И что, что артисты молоды? Главное то, что они талантливы, а значит, надо давать им возможность выходить на сцену”. И очень скоро он дал нам этот шанс», – делилась с журналистами французская танцовщица, прима-балерина Парижской оперы Сильви Гиллем.
Надо думать, глядя на своих питомцев, Нуреев вспоминал, как, работая в Кировском театре, он месяцами ждал своей очереди выйти на сцену. Вспоминал и не хотел такого опыта для этих ребят.
В Гранд-опера Рудольф одновременно был постоянным солистом труппы, хореографом и директором. Работа была невероятно сложна. Впоследствии кто-то из коллег Рудика сказал: годы работы в этом театре стали для него большой войной. И здесь, как, впрочем, во многих других уголках света, он заработал репутацию грубияна.
Газета «Нью-Йорк таймс» от 7 января, 1993 года:
«То, что у мистера Нуреева взрывной характер, ни для кого не является секретом. Он неоднократно давал затрещины своим партнерам, а в 1991 году один из танцоров подал на Нуреева в суд за нанесение телесных повреждений на репетиции в Италии. Ко всему прочему в печати всплыли его антисемитские замечания, которые он делал в частном порядке (например, он называл мистера Барышникова не евреем, а Мойшей). А советского критика из Ленинграда, имени которого мистер Нуреев не указал, он назвал сукой».
«С дядей было непросто, – рассказывал его племянник Юрий Евграфов. – Люди часто его побаивались. Дядя был вспыльчив и мог обращаться с окружающими очень грубо, но в глубине души любил, когда ему давали отпор, – ему нравились сильные люди. Он сам говорил, что обращается со всеми только так, как они ему позволяют. Его многолетняя преданная помощница Дус Франсуа тоже от него натерпелась. Помню, меня еще в России шокировало, как она несла его чемоданы, а Рудольф ей говорил что-то вроде “тащи быстрее”. Но ей нравилось быть при нем, слушаться и терпеть его характер».
Утверждали, что однажды в Австралии Рудольф запустил креветочным паштетом в лицо балетному критику. В другой раз, сняв с себя туфлю, он угрожал дирижеру, заявив, что если тот не будет работать как положено, он даст ему этой самой туфлей по лицу. О том, что произошло у Рудольфа Нуреева с балериной Натальей Макаровой[49] во время их совместного выступления, впоследствии гадали все западные СМИ: «Нуреев дал Макаровой пощечину», «Нуреев ударил Наталью Макарову», «Рудольф Нуреев толкнул свою партнершу, после чего она упала».
Сама балерина во время первой же пресс-конференции заявила: «Ни за что и никогда я больше не намерена танцевать с этим человеком». Впоследствии на все вопросы о том, что же случилось на самом деле, Наталья упорно уходила от темы.
Завесу над этой тайной приоткрыл один из артистов кордебалета, наблюдавший случившееся: «Мне кажется, что коса нашла на камень. По мнению Рудольфа, Макарова работала не так идеально, как должна была и, когда ему это надоело, он просто отказался удерживать ее, после чего балерина рухнула на пол. Это был своего рода урок от Нуреева».
«Что я могу сказать о Рудике, как о партнере? – рассказывала Алла Осипенко. – Приведу пример. Когда я танцевала с Джоном Марковским[50], то чувствовала себя как у Христа за пазухой, абсолютно не сомневаясь в том, что, если упаду, он меня поддержит. С Рудольфом напряжение возникало: он в первую очередь думал о себе, а потом уже о партнерше, но это искупалось его необычайным внутренним посылом, энтузиазмом, талантом – ни у кого такого не было. Кстати, позднее в счастливом дуэте Рудика с Марго Фонтейн этого напряжения совсем не чувствовалось, у них произошло полное совпадение».
Переворачивал столы, вылил на голову танцовщице чай из чайника, надел блюдо на голову одному из артистов кордебалета, швырял в обидчика предметами, изготовленными из венецианского стекла ХV века («предметы» принадлежали хозяевам дома, в который Рудольф был приглашен, –