Автобиография. Вместе с Нуреевым

«Что касается личной жизни, – продолжал корреспондент “Нью-Йорк таймс”, – танцовщику удалось сохранить ее в тайне. Как сказал мистер Нуреев в одном из интервью в 1970 году: “Конечно, у меня, как и у любого человека есть личная жизнь. Но я не думаю, что общественность должна о ней знать. Согласны?”».

В свое время в «Автобиографии» Рудольф писал: «Каждому должно быть очевидно, что очень неприятно становиться объектом назойливого любопытства, когда перед публикой раскрывают все детали твоей личной жизни. Такая форма журналистской болтовни – одна из тех вещей на Западе, которую я нахожу отвратительной».

Похоронили Рудика на русском кладбище «Сент-Женевьев-де Буа» под Парижем.

«Нью-Йорк таймс», 13 января 1993 года:

«Дубовый гроб Нуреева опустили в землю без богослужений. Он был похоронен в 60 футах от могилы хореографа Сержа Лифаря. Всего на этом кладбище лежат более трех тысяч русских. Похоронам предшествовала гражданская панихида.

Семья Нуреевых – две, оставшиеся в живых сестры, две племянницы и два племянника стояли вокруг гроба, лестницу заполнили ученики из балетной труппы, воспитанники знаменитого танцовщика (труппа состоит из 24 человек). Молодые люди положили по обе стороны парадной лестницы букеты белых хризантем. 45-минутная программа началась с фуги Баха «Искусство фуги». Затем последовали литературные отрывки на пяти языках, прочитанные друзьями танцовщика, а также дальнейшие музыкальные отрывки (в исполнении небольшого струнного ансамбля, флейтиста и сопрано) Баха, Чайковского, снова Баха. Читали стихи, по слухам, подготовленные к церемонии самим Нуреевым незадолго до смерти. Это были отрывки из произведений Пушкина, Гете, Рембо. Особенно были красноречивы строки из пушкинского «Евгения Онегина»:

Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря.
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.

Надгробная речь была произнесена министром культуры и образования господином Джеком Лангом, который отметил, что Нуреев хотел быть похороненным во Франции, стране, куда он бежал из Советского Союза в 1961 году, где он возглавлял национальную балетную труппу и где он провел свои последние месяцы.

“Вы предпочли быть погребенным в земле Франции, которая гостеприимно приняла вас”, – сказал мистер Ланг. Также он отдал должное мужеству танцовщика, с которым тот боролся со своей болезнью (напомним, друзья Нуреева утверждают, что он был болен СПИДом).

“Он противостоял болезни и смерти с той же ясностью и тем же мужеством, которые определяли его жизнь, – сказал мистер Ланг. – Он молчал, но боролся. Он страдал, но работал”. На гражданской церемонии также присутствовали Франсуа Леотар – французский министр культуры в конце 1980-х годов, а также многие друзья и бывшие коллеги. Среди них были Патрик Дюпон, Иветт Шовир, Карла Фраччи, Линн Сеймур, Марика Безобрасова, Жизлен Тесмар, Каролин Карлсон, Зизи Жанмер, Ролан Пети, Жан Бабиле, Джон Ноймайер, Руди ван Данциг, Флемминг Флинт, Джон Тарас, Лесли Кэрон и Ли Радзивелл».

Спустя годы Шарль Жюд рассказал: «Когда Рудольф был еще жив, но очень сильно болел, его американский адвокат и врач, собравшись с духом, задали ему вопрос, где именно он хотел бы быть похоронен? Он попросил час на раздумье, а когда час истек, ответил, что хотел бы, чтобы его погребли в Париже».

Роскошным подарком, который друзья преподнесли Рудольфу Нурееву уже после смерти, стал цветастый ковер, укрывший его могилу. Художник Парижской оперы Энцо Фриджерио вспомнил, что его гениальный друг любил и коллекционировал килимы[60]. Энцо создал эскиз, повторяющий узор на одном из любимых килимов Нуреева. В качестве материала для воплощения идеи была выбрана мозаика, мельчайшие частицы которой визуально повторяют структуру ковра.

«Рудик был против, чтобы его хоронили рядом с Лифарем. Ведь, как это ни странно, именно Серж Лифарь (русский эмигрант первой волны во Франции) написал самую отвратительную, разгромную статью о Нурееве. Лифарь, который в 1961 году вручал Рудольфу награду, как лучшему танцовщику! Кажется, не было ни одной советской газеты, которая бы ее не перепечатала», – вспоминала Тамара Закржевская.