Автоквирография

– Еще я знаю, что это настоящие чувства, что дело не в любопытстве или в негативизме.

Вот что ответить на это? Я киваю, чувствуя, что вид у меня озадаченный.

– А Осень в курсе?

– Осси? – растерянно спрашиваю я.

– Да, твоя лучшая подруга.

– Пап, я не открывался Осени. «Нельзя открываться никому» – так ведь? Так мама хочет?

– Таннер, – папа кладет ладонь мне на колено, – хочу прояснить еще два момента. Начнем с легкого. Когда влюбляешься, очень хочется позабыть обо всех окружающих.

– Я не забываю Осси…

– Не перебивай! – довольно строго велит папа. – Обещай мне, что не забросишь своих друзей. Что будешь общаться с Осенью, Эриком и Мэнни. Что и впредь будешь показывать пример Хейли. Что будешь заботиться о маме и во всем ей помогать.

– Обещаю.

– Я говорю об этом, потому что твоя жизнь должна оставаться насыщенной независимо от отношений с Себастьяном. Его вера тут ни при чем. Если отношения продолжатся и у вас с ним что-то выйдет, понадобятся друзья, которые вас примут и поддержат. Если же по какой-то причине вы расстанетесь, тебе потребуется дружеское плечо.

Во власти странных, противоречивых чувств я смотрю в пол. Папа дело говорит. Он прав. Но подразумевается, что он мне открыл Америку, и это бесит.

– Второй момент, который я хотел бы прояснить… – Папа снова скребет щеку и отводит взгляд. – У меня не такие взаимоотношения с религией, как у твоей мамы, оттого и реакция на твой роман принципиально иная. – Он заглядывает мне в глаза. – Однако я не считаю, что она неправа. Я согласен не со всеми ее предостережениями и контраргументами, а вот с тем, что ситуация непростая, согласен. Полагаю, родители Себастьяна ваш роман не одобрили бы.

– По-моему, «не одобрили бы» – еще мягко сказано.

Папа уже кивает.

– Значит, встречаетесь вы тайком от них?

– Угу.

– Не по душе мне это, – тихо заявляет папа. – Хочется верить, что на месте Себастьяна ты либо поговорил бы с нами откровенно, либо считался бы с нашими пожеланиями, пока живешь дома.

– Папа, разница в том, что я могу говорить с вами откровенно.

– Тебе восемнадцать, Танн. Со своим телом ты волен делать все, что заблагорассудится. Но в то, чем ты занимаешься под крышей моего дома, я имею право вмешиваться.

О-ох…

– Ты ведь знаешь, что тебя, Хейли и вашу маму я люблю больше всего на свете.

– Да, знаю.

– Еще я знаю, что тебе нравятся и девушки, и парни. Знаю, что ты будешь экспериментировать, и никогда, ни на одну секунду не буду тебя в этом ущемлять. – Папа ловит мой взгляд. – Застань я тебя с парнем возле церкви, ни слова не сказал бы. Мы с тобой переглянулись бы за ужином, и все, точка.

Неловко-то как! Страшно хочется свернуться клубком и укатиться в угол.

– Но я не желаю, чтобы вы с Себастьяном встречались у нас дома тайком от его родителей.

– Пап, других вариантов у нас немного, – говорю я, заливаясь горячим румянцем.

– Себастьян взрослый. Захочет жить по своим правилам – съедет от родителей.

Так папа показывает, что разговор окончен и тема закрыта. Его мнение – я в курсе – основывается на личном опыте. Я сижу на кровати, вглядываюсь в лицо, которое знаю почти так же хорошо, как свое, и вдруг понимаю, насколько тяжело дается папе этот разговор.

В конце концов, по версии его родни двадцать два года назад он полюбил не ту женщину.

Глава двенадцатая

Мама Осени открывает дверь и отступает на шаг, чтобы впустить меня. От нее Осень унаследовала улыбку с ямочками, но это, пожалуй, все. У Осси рыжеватые волосы, веснушки на носу и ярко-голубые глаза, а миссис Грин – кареглазая брюнетка с оливковой кожей. Каково ежедневно смотреть на дочь, как две капли воды похожую на твоего покойного мужа? Это либо прекрасно, либо душераздирающе, а вероятнее, и то и другое вместе.

У нас есть ритуал: я приветственно целую миссис Грин в щеку, она сообщает, что в холодильнике есть «Ю-ху», и я изображаю бурную радость. Странная штука это «Ю-ху» – водянистое шоколадное молоко в картонной, как у сока, упаковке. В свое первое здешнее лето я сказал миссис Грин, что люблю «Ю-ху», и с тех пор она покупает его для меня. Теперь, поднимаясь в комнату Осени, я каждый раз чувствую себя обязанным брать по упаковке «Ю-ху», хотя больше не перевариваю его. Мы с Осенью проводим научный эксперимент с узамбарской фиалкой, которая растет у нее в горшке на полке: выживет ли цветок, если поливать его исключительно «Ю-ху»?

Принцесса Осень развалилась на полу с распечатками готовых глав. Она реально правит текст красной ручкой – такое приглючиться не может.

– Осси, я в жизни не встречал ботана симпотнее тебя!

Мое появление Осень игнорирует – даже голову не поднимает.

– Отключи свою надменную покровительственность.

– Ты в курсе, что красная паста может восприниматься как признак агрессии и пошатнуть уважение учеников? Править лучше фиолетовой.

Теперь голубые глаза смотрят на меня.

– А мне нравится красный.

Длинные рыжеватые волосы собраны в огромный пучок на макушке.

– Да, знаю.

Осси опирается на локоть и садится по-турецки.

– Ты зачем пришел?