Автономное плавание

– Я не знаю, о чем вы сейчас пели, месье. Простите, я не понимаю вашего языка, но послушайте меня, пожалуйста! Жизнь дается человеку всего одна, всегда есть возможность исправить ошибку, если же вы покончите с собой, ваши грехи останутся здесь как неоплаченный долг. Еще раз простите…

– Спасибо, месье музыкант, и прощайте.

Виктор встал из-за пианино и прошел прямо к вешалке-якорю, по пути бросив на свой столик несколько купюр, оделся, подхватил чемодан и вышел из кафе.

Дождь продолжал моросить, Федорчук шел прочь от порта в сторону железнодорожного вокзала. Долги нужно возвращать. Всегда. Но для этого необходимо вернуться в Париж.

Виктор Федорчук, Париж – Ницца – Париж.

14–16 января 1936 года

Сообщение Виктор получил через тайник на Монмартре – один из многочисленных «почтовых ящиков» Особой группы НКВД в Париже и расшифровал спустя час на квартире, снятой на имя Гастона Руа, места «для маневров» ему не оставили. Тут уж или служи, или беги. «Куратор», своевременно извещенный о смене паспорта и личности Вощинина, назначал встречу в Ницце, в отеле «Альгамбра». На завтра, послезавтра «и далее – по стандартному графику». Нельзя сказать, что дисциплина в «группе Яши» в полной мере походила на военную, тем более – по отношению к некадровым сотрудникам Иностранного отдела, но и вольности дозволялись лишь в строго отмеренных пределах. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте…

Вытряхнув пепел от сожженного сообщения и блокнотного листка с расшифровкой в раковину умывальника, Федорчук задумчиво помешивал остатки обгоревшей спичкой, пытаясь осмыслить содержание только что полученного распоряжения. «Прибыть по указанному адресу в назначенное время» – тут все предельно ясно и двойной трактовки не предусматривает, но что означает требование соблюдать «особую внимательность и осторожность при подходе к месту встречи»?

Зачем, спрашивается, повторять прописные истины при жестком ограничении объема текста, способного вместиться в обычную телеграмму? Картинка не складывалась, хоть убей!

«Или ситуация развивается таким образом, что и встречу отменить нельзя, и… очко играет?»

Возможно, кто-то встал на их след, и теперь куратор перестраховывается, пытаясь и дело сделать, и под раздачу не попасть.

Осторожно пустив воду – холодную, разумеется, а какой еще ей быть в недорогой меблирашке, из вычурного бронзового крана, Виктор смыл пепел, руки намылил куском сероватого мыла с резким химическим запахом и тщательно ополоснул.

«Черт! – ругнулся он, среагировав наконец на запах. – Мыло-то, похоже, хозяйственное… вот поленился достать из несессера свое, туалетное, теперь мучайся. А раздражение если на коже?.. – и тут же, без паузы оборвал себя: – Ты о чем думаешь, умник? Кожу ему, видите ли, жалко! Белая кость, голубая кровь… Тут в любой момент тебе башку могут оторвать за художества, но об этом ты не думаешь…»

И уже неважно, от кого пришли такие мелочнобытовые мысли: от самого Виктора или от «барчука» Митеньки, главное, что они отражали внутренний раздрай Федорчука, так толком еще и не пришедшего в себя после поездки «за зипунами» в Гаагу. Захотелось выпить чего-нибудь крепкого и «сногсшибательного», вроде давешнего гаврского кальвадоса. Тупо долбануть градусом по мозгам… Но только захотелось, а за хотенье денег пока не берут.

«Так и сопьешься, от избытка чуйств, болезный… – прокомментировал Виктор спонтанный и такой русский по сути порыв растрепанной души. – Хорошо, хоть объявление в газету успел дать. Или поторопился? Впрочем, что сделано, то сделано. Степан сейчас в Англии, по амбарам с сусеками „в Сасексе“ метет, Олежка – где-то по Европе мотается по делам фашистским. Так что будем считать, зазор по времени у нас есть. Или я один такой гордый и отважный, что остаться решил?»

Виктор собрал вещи в саквояж, который, по сути, так и не начал по-настоящему разбирать после приезда и заселения. Оставил у консьержки записку, на всякий случай – «А случай, он, знаете ли, разный бывает… потому напишу, что уехал дней на пять…» – и сразу же, практически без паузы, посетовал на невозможность срочно заказать такси обычным телефонным звонком.

– А еще говорят: прогресс, век скоростей… – раздраженно пробурчал он, вызвав одобрительный кивок немолодой дамы, следившей за приходящими и уходящими жильцами, впрочем, не отвлекаясь от столь скоростной работы спицами, не глядя на вязание, что Виктор, увидев такой профессионализм, чуть не рассмеялся.