Автопортрет неизвестного

– Да зачем унижаться? – воскликнул Вася. – При чем тут унижаться? Кто этот Шидловский и кто отец? Да он счастлив будет, он потом три года хвалиться будет, что ему сам Алабин звонит. Этак запросто! В воскресенье утром! Да он сейчас сам сюда прибежит, с авторучкой наготове. Вот увидишь!

– Негодяй настоящий, – повторила Аня.

– И что же это такое получается, уважаемые товарищи педагоги? – засмеялся Вася. – У таких замечательных родителей… Надо же!

– Какой же ты дурак, однако, – сказал Алабин. – Дурак. – Он смаковал это слово. – Дурак, дурак, дурак… Ну, давай.

Встал со стула, пересел в кресло у круглого столика, где телефон, взял длинную книжечку с названием «Алфавит», нашел нужную страничку.

– Шидловский Федя, – бормотал он. – Ага. Вот. Миуссы три, четырнадцать, пять один…

– Какие Миуссы? – спросил Игнат.

– Это так назывались станции. Три телефонных узла было в Москве: Центральный, Арбатский и Миусский. Центр были буквы Б и К, Арбат – буква Г, Миуссы – буква Д.

– Какая буква?

– Господи, – сказала Юля. – Вот был телефон, к примеру, двести пятьдесят три – четырнадцать – пятьдесят один. Раньше он был Д-3, так и говорили – Дэ Три. Это были номера Миусского узла. Поэтому еще раньше, когда были телефонистки, говорили – Миуссы-три… Или Миуссы-четыре, Миуссы-пять, ясно? Телефонисток больше нет, но привычка осталась. У меня так двоюродная бабушка говорила.

Алабин взял трубку, стал набирать номер.

Вася подскочил к нему, всей ладонью нажал на рычаг.

– Не надо! Я сам к нему пойду. Я у него все спрошу. Пусть он мне всю правду скажет!

Выбежал из комнаты. Надел в прихожей сандалии. Хлопнула дверь.

Алабин снова набрал номер.

– Алло? Товарищ Шидловский? Здравствуйте, это Алабин говорит. Здравствуй, Федя, это Петя. Феденька, к тебе сейчас мой сыночек прибежит, ты уж с ним поговори как надо, серьезно, по-мужски. Парень он, конечно, не бездарный, но, как бы сказать, со всячинкой… Надеюсь на тебя, Федя! На твой педагогический талант. Ты что, не узнал? Федя, это же я, Петька Алабин, ты что? Что с тобой?.. Нет…

Бросил трубку и крикнул Ане:

– Радио включи!

– Что? – спросил Игнат. – Неужели двадцать второе июня сорок первого года?

– Именно, – сказала Юля.

– Ну не знаю, – сказал Игнат. – Не знаю, не знаю…

– Почему? Воскресное летнее утро. Надо точно только узнать насчет летней сессии в МГХИ. Вася учится там. Но вообще можно себе представить, что июнь – это еще не каникулы.

– Да я не про то! – Игнат даже руками взмахнул. – Я не про эти точности, хотя, конечно, ты в этом смысле молодец.

– Спасибо. – Юля поклонилась.

– Не знаю, – сказал Игнат. – Понимаешь, это слишком как-то… Драматургично, что ли. Театрально. Это в пьесе или в сценарии хорошо. Вот они ссорятся, и вдруг по радио – война! И сразу занавес, конец первого действия. Или встык – немецкие самолеты бомбят, советские солдаты идут. Красиво. Резкий поворот сюжета. А в романе – не знаю.

– Но если все было на самом деле так?

– Ну как хочешь. Я бы подумал еще.

– Давай оставим как есть, – сказала Юля. – Тем более что война все равно была. Никто ее не обошел. Особенно Вася. Ему прямая дорога на фронт.

– Ладно, давай.

– На фронт. А потом?

– А потом – ровно через год – Алабин пришел домой, отпер дверь и увидел, что в гостиной у стола стоит Алеша Бычков.

Это было в июне сорок второго, повторю для точности.