Автопортрет неизвестного

– Да самыми разными вещами, – сказал Вася. – Я уже два года на пенсии. Теперь вот искусством занимаюсь. Эксперт по русской живописи двадцатых-тридцатых годов. Семейное это во мне. Алабин Петр Никитич, мой отчим – который вот в этой квартире жил, – был серьезный соцреалист. Когда-то даже знаменитый. Рисовал Сталина с натуры, вы понимаете? Потом скапустился. Простите за цинизм, в прямом и переносном смысле, не буду мучить вас загадками. Его вторая жена, Капустина Марина Дмитриевна, или Демидовна, какая разница, свихнулась и повесилась. Извините, в вашей квартире.

– Зачем вы мне это сказали? – поморщился Алексей.

– А сам Петр Никитич от этого тоже слегка повредился и тоже покончил с собой, – продолжал Вася, словно бы и не слыша Алексея. – Очень каким-то хитрым способом. Отравился и поджег сам себя в заброшенном деревянном домике, почти что в центре Москвы.

– Зачем вы все это рассказываете? – Алексей легонько потряс головой и пошевелил губами, как будто незаметно отплевывался.

– Но это же факт! И вы тут совершенно ни при чем. Кстати. В этой квартире еще до отца, я отчима своего отцом зову, какой-то академик жил, внезапно арестованный в тридцать четвертом, мы его письма нашли в кладовке. И даже пиджак с очками в кармане, это было страшно! Мы все, и отчим, и мать, и я, – мы просто обмерли. Как будто смертным холодом на нас дохнуло, до сих пор забыть не могу. Но вы и тут ни при чем!

– Академик не был арестован, – вдруг сказал Алексей. – Он исчез. Его весь НКВД искал с собаками. У меня по работе есть связи с КГБ. Я специально выяснял. Это не арест. Это какое-то загадочное исчезновение.

– Ну и славно, – сказал Вася. – Не надо нервничать. Я же вам не говорю, в какой комнате повесилась Марина Демидовна, то есть Дмитриевна. Так что спокойно глядите на все свои люстры.

– А в какой комнате? – вздрогнул Алексей.

– Не знаю! – засмеялся Вася. – Мне сам факт сообщила ее дочь, ваша соседка, тут внизу, квартира над аркой, то есть сбоку от арки, знаете? Можете к ней спуститься, она вам, наверное, расскажет, по-соседски. Да, так о чем это мы с вами? О соцреалистах. Сейчас их все презирают и насмехаются. Но там были хорошие живописцы. Настоящие. В смысле месить и мазать. Вот Алабин, мой отец, был как раз такой. Портрет метростроевца – это шедевр. Сталин на даче, у куста сирени – шедевр в квадрате. Конечно, Сталин своей рожей все портит. Но мы же знаем, какой сволочью был король Фердинанд Седьмой на портрете Гойи. И по роже видно, что сволочь… Но все равно, несмотря на Сталина и Метрострой, в этих картинках что-то есть. Какая-то обаятельная смесь мечты и вранья, и не поймешь, не ухватишь того места, где искренняя фантазия вдруг превращается в подлую ложь. Помяните мое слово, лет через двадцать они будут очень дорого продаваться.

– Портреты Сталина? – хмыкнул Алексей. – Сомневаюсь. Сталина сейчас ненавидят. А вот мой отец тоже лично встречался со Сталиным. Как и ваш. Мой папа был министром, в области радиотехники. Перегудов Сергей Васильевич, генерал-лейтенант-инженер. Тогда было очень много министерств.

– А вы?

– А я просто ученый. Но по его стопам в смысле предмета.

– Это хорошо. Вот и я тоже отчасти наследую интерес к искусству… Скажите, а вашему отцу Сталин понравился?

– Отец был просто как пьяный от восторга, мама рассказывала. Там был очень длинный разговор. Необычайный разговор. Чуть ли не четыре часа. Ночью, на даче.

Вася потер переносицу, засмеялся:

– А моему отцу – не особенно. Но, конечно, он так не сказал! Он сказал: видно, что товарищ Сталин сосредоточен на решении громадных задач, и все такое. Парадоксально, однако, – продолжал Вася, – но тиранический Сталин в чем-то был честнее нынешних. Откровеннее. Искреннее! Когда ему надо было избавиться от врага, он устраивал открытый процесс. Какого-нибудь там право-левого блока. Трудящиеся маршировали и требовали расстрелять изменников, как бешеных собак. Вышинский произносил речь. Судья Ульрих сверкал лысиной. Врагов народа публично приговаривали к расстрелу. А при добром товарище Брежневе стало иначе. Никаких тебе врагов народа и окопавшихся троцкистов, никаких показательных процессов в Колонном зале. Просто внезапный инфаркт. Или инсульт. Редко-редко автомобильная катастрофа.

– Да, да, – усмехнулся Алексей. – Есть такая шутка: «ЦК КПСС с глубоким прискорбием извещает, что после тяжелой продолжительной болезни в автомобильной катастрофе скончался…»