Автопортрет неизвестного

Тут Алексей снова посмотрел на него и увидел, что одежда на нем вроде бы совсем простая, но при этом высочайшего, отменного качества. Кепка из тонкого серого твида, шелковый шарф, отлично скроенное пальто и даже ботинки, хоть круглоносые и на шнурках, но явно импортные и очень дорогие. Перед Алексеем стоял не просто дяденька, а настоящий джентльмен.

– Я не советский человек, – сказал джентльмен Алексею. – Я подданный Ее Величества.

Алексей не нашел, что ответить. Да и что тут скажешь? Он неопределенно пожал плечами, и всё. Джентльмен приложил два пальца к козырьку кепки:

– Тогда я, с вашего позволения, пойду в домоуправление?

– Всего доброго, – сказал Алексей.

Слава богу, в домоуправлении была какая-то тетенька. Она сказала, в какую квартиру переехал художник Алабин в сорок седьмом году. Смешно: это оказалась квартира в том же подъезде, только четырьмя этажами ниже.

Джентльмен позвонил в дверь и спросил, здесь ли живет художник Алабин Петр Никитич. Детский голос, слышно было, позвал тетю Таню. Почти старушечий голос объяснил, что художник Алабин Петр Никитич давно скончался.

– Таня! – закричал джентльмен через дверь. – Таня Капустина!

– Кто это? – спросила старуха.

– Вася Алабин!

Дверь открылась. Они узнали друг друга и обнялись. Васе было шестьдесят шесть, Тане – уже совсем под семьдесят. Вася был одет джентльменом, на Тане был длинный ситцевый халат. Рядом с ней стояла очень красивая девочка лет пяти или около того. Из комнаты высунулась еще одна женская голова, это была дама лет пятидесяти, волосы крашены в рояльно-черный цвет. У Тани была совсем короткая стрижка, почти мужской седой ежик.

Прошли на кухню. Таня поставила чайник. Красивая девочка принесла вазочку с пряниками. Она внимательно рассматривала Васю, особенно его ботинки и твидовый пиджак в мельчайшую клеточку, с замшевыми заплатками на локтях; видно было, что она не хочет уходить. Вдруг спросила, будто догадавшись: Do you speak English? – I believe I do, – улыбнулся Вася, но Таня махнула девочке рукой, и она исчезла.

Таня быстрым шепотом рассказала о том, что Алабин в сорок пятом году женился на ее маме, то есть на мачехе, хотя она ей как мать. На Марине Демидовне, она же Дмитриевна, они ведь были любовниками чуть ли не в двадцать шестом. Он женился на ней после того, как пришло извещение о смерти Антона Вадимовича; вернее же после того, как мама совсем почти тронулась, продавала вещи и покупала пирожные в коммерческом магазине. Петр Никитич привел ее к себе, они расписались, и Таня с ними жила, а потом мама повесилась. Тогда-то Петр Никитич переехал из той квартиры, – Таня показала наверх, – в эту маленькую, сбоку от арки. Поэтому тут только две смежные комнаты. Арка как бы пожрала громадную комнату и две небольших. Петр Никитич страшно тосковал, бросил живопись, преподавал, иллюстрировал, но почти двадцать лет – ну, точнее, семнадцать лет – прожил как будто во сне. В депрессии на самом-то деле. Потом тоже покончил с собой. Страшным образом. Отравился и сам себя сжег в маленьком деревянном домике, недалеко от метро «Новослободская». Паспорт привязал к дереву у входа. По паспорту поняли. Слава богу, дерево не успело сгореть, пожарные приехали и увидели. Похоронили на Ваганьковском. Хожу туда иногда. Но вообще, оплачиваю уборку, чтоб листья заметали. Самой уже тяжело. Вот такая наша жизнь…

Вася совсем коротко рассказал о себе: плен, лагерь в британской зоне оккупации, отчаяние, когда стали говорить, что всех сейчас вернут в Союз.

– Ты что, недобитый власовец, что ли? – сощурилась Таня.

– А ты что, дура, что ли? – хмыкнул Вася совсем по школьному, так что она не обиделась, а улыбнулась. – Я ведь жил в этом доме, я видел аресты. Твой папа погиб почти что на моих глазах. Я сказал английскому офицеру, что не хочу возвращаться туда, где правят ВКП(б) и Сталин. Офицер сказал: «А вы на следующих выборах проголосуйте против Сталина, выберите другую партию в парламент». Запад, Танечка, – это идиоты. Лет пять назад я дал соседу прочитать «Архипелаг ГУЛАГ». Он был весь в слезах. Он спросил: «А почему эти странные русские, когда их пытали, не обращались в суд?» Слава богу, в лагере была одна добрая медсестра. Она помогла мне убежать. Мы убежали вместе. Мы поженились. Мне дали британский паспорт. Я подданный Ее Величества. Я счастлив.

– Поздравляю, – сказала Таня.

– Я вот зачем пришел, Таня. Ну, старое пепелище и прочая глупость. Но главное вот. Скажи, у тебя остались картинки Петра Никитича? Особенно маслом, хоть какие-то этюды?

– Да. Показать? Но они где-то на антресолях. Довольно много.