Автопортрет неизвестного

– Я же писатель! – засмеялась Юля. – Я пишу роман! Вернее, уже написала. Ты же сам говорил – писатель о своих героях должен знать всё. А потом девочка, уже с большими деньгами, пришла к тете Оле и сказала: «Я покупаю твою квартиру. Давай, тетя Оля, не корчи из себя обедневшую княгиню. Я тебе дам столько денег, что ты купишь себе шикарную двухкомнатную на “Аэропорте”, я уже подобрала, улица Черняховского, дом четыре, соображай! Писательский дом! Тоже с мемориальными досками! И еще у тебя, тетя моя Оля, останется крупный запас на черный день…» Так всё и вышло. Тетя Оля живет – не тужит, ей всего пятьдесят шесть лет, она всё гнет на горелке мельхиор, делает колечки и браслеты, даже продает кое-что, даже раз в год что-то выставляет и даже потрахивается помаленьку, у нее есть целых два друга, оба художники… Там бывают такие сцены ревности! Просто жуть! С вызовом «скорой помощи». Но страдают, хватаются за сердце и падают с гипертоническим кризом – пожилые ревнивцы, а тете Оле хоть бы что. Знаешь, Игнаша, вот такие трепетные, одаренные, бурно и трагически влюбленные девочки – они потом вырастают в холодных расчетливых теток. Даже не то чтобы холодных, это обидное слово, тетя Оля не такая. Тут другое. Просто она рациональная на сто процентов, вот и всё. Это не плохо. Наверное, это даже хорошо. С ней можно нормально общаться. Она понимает обращенную к ней речь и доступна убеждению. И это очень много! Девочка иногда её навещает, раз в два-три месяца примерно. Приносит корзинку фруктов и хороший коньяк. Они выпивают по рюмочке, болтают полчаса. Тетя Оля считает, что самоотверженно вырастила и воспитала девочку-сиротку. Типа как бы отчасти благодетельница. Девочка не возражает.

– Какая крутая девочка, – сказал Игнат. – Она мне нравится! А где она теперь?

– Ты совсем дурак?

– Что?

– Включи соображаловку, – громко и злобно сказала Юля.

– А?

– Ты не спросил, как девочку зовут!

– Как? – прошептал Игнат.

– Угадай! – прорычала Юля, обнажив зубы.

– Нет… – сказал он. – Нет, нет!

– Нет, да! Да! Да!

Она выдохнула. Раскинула руки. Вытерла лоб ладонью, а потом вытерла ладонь об диван.

– Господи, как я устала. Кто бы знал… – сказала она.

– Юля, я тебя люблю, – сказал Игнат. – Я правда тебя люблю.

Встал с кресла, подошел к ней, протянул к ней руки, приглашая встать и обняться. Она хлестко ударила его по руке:

– Только дотронься!

– Я тебя очень люблю… – вполголоса сказал он.

– Сюда! – заорала Юля.

Где-то в коридоре щелкнула задвижка, и комнату ворвался коротко стриженный мужик лет сорока пяти, а на поводке у него рычал и пенил оскаленные зубы здоровенный стаффорд.

– На пол! – скомандовал мужик.

Собака напрыгнула на Игната и сбила его с ног.

– Лицом вниз! – говорил мужик. – Руки в стороны. Джей! Стеречь!

Собака села рядом, наступив лапой на руку Игната.

– Боря, – сказала Юля мужику. – Найди в кладовке чего-нибудь. Типа старый плед. Подстели под него. Пусть Джей стережет, пока он не обоссытся. Плед, чтоб он паркет не попортил. А потом выволоки его наружу и проводи до улицы. Пусть он домой бежит обоссатый. Плед выкинь в мусорку во дворе. Понял? Ладно, всё, я пошла. Потом наберешь мне.

Встала и двинулась к двери.

Вместе с ней исчезли мужик и собака.

Игнат похлопал глазами. Юля поднималась с дивана ему навстречу.

– Поцелуй меня, – сказала она.

– А где собака? – прошептал он.

– Какая собака? – спросила она в ответ, обнимая его. – Где? Ты что? Тебе что-то приснилось? Не бойся… Поцелуй меня, обними меня, сделай мне сладко, сделай мне больно, в последний раз.

– Я не хочу в последний!

– Придется, мой хороший, придется…

Зазвонил телефон у нее в сумочке.

Она засмеялась:

– Как пишут в плохих романах, «но тут зазвонил телефон!» Прости, это муж. Да, слушаю. Да, в квартире. Что? Что-что? Ага. Ладно, будем разбираться. Нет, что ты, я не волнуюсь. И ты не волнуйся. Пока. Да, да. Пока. – Она нажала отбой. – Муж мне звонит раз в год, наверное. Если что-то на самом деле важное. Интересный фокус отмочил твой старый учитель писатель Риттер! – оскалилась она. – Отрывок из моего романа он напечатал в журнале «Знамя»!

– Из нашего романа, – вдруг сказал Игнат.

– Нет, из моего!

– Тебя не поймешь. Только что ты говорила, что без меня и Виктора Яковлевича ничего бы не вышло… А теперь все присваиваешь. А вдруг он напечатал именно тот кусочек, который он сам написал?

– Мы же обо всем договорились! – возмутилась Юля. – Ты что?

– Договорились, конечно, договорились! – иронично кивнул Игнат, вдруг обозлившись на всё на свете.

Обидно было, что Юля прервала объятия, и особенно был обиден ее рассказ. Он почувствовал, что его обманули, что его целых полгода обманывали. Ему казалось: если бы он знал, кто такая Юля на самом деле, что она одновременно и сестра, и племянница Алексея Перегудова и что вот это – та самая квартира, то весь роман сочинялся бы по-другому, и вообще всё было бы по-другому. Он не знал, что именно «всё» и как именно «по-другому», но с ощущением обманутости ничего не мог поделать.