Автопортрет неизвестного

Я придумал, что она ушла к тебе. Мне нужно было, чтоб ты был не просто лучше, богаче, значительнее меня, но и старше тоже. Самое простое, самое детско-подростковое понятие о значительности – «он старше!». Старше меня на пятнадцать, а ее на восемнадцать, кажется, лет. Trophy wife, «трофейная жена»? Пусть так.

Ну а теперь ты стар, дряхл и ни на что не годен. Мне шестьдесят шесть. Тебе восемьдесят один. Посмотри на себя.

– Я ничего не вижу, – сказал Бубнов. Зеркала в комнате не было, и он посмотрел на свои руки, живот, ноги. – Я, кажется, нормально выгляжу…

– Со стороны видней. Твоя собака умерла, ты видишь? Давно умерла. Как это про собак – сдохла, пала! Дерни за поводок. Ну, давай, смелее! Она даже не воняет, она давно превратилась в засохший кожаный мешок с костями, с него лезет шерсть, мне придется брать пылесос и чистить ковер…

– Или звать домработницу?

– Или звать домработницу, – усмехнулся Риттер. – Почему ты перебиваешь? Тебе на самом деле на все наплевать, или это в тебе старческое? Склероз? Ты отвлекаешься на мелочи, ты маразматик. Ты опять забыл, сколько тебе лет?

– А она? А ей сколько лет?

– Мы с ней разберемся.

– Нет, скажи, сколько ей на самом деле лет! – крикнул Бубнов.

– А зачем тебе? Жалкий человек, несчастный человек. Неужели тебе больше не о чем спросить? Тебе же осталось совсем чуть-чуть! Лучше спроси, зачем ты жил, какой смысл твоей жизни? Кто был твоим отцом? Куда делась твоя мама? Что лежало в той коробочке, куда тебе не велели заглядывать, а потом коробочка пропала? А ты спрашиваешь, сколько лет твоей жене… Зачем тебе?

– Потому что я ее люблю!

– Врешь! Врешь! – сказал Риттер. – Вот ты и проговорился! Тебе важно, чтоб она была молоденькая! Ты не ее любишь, а такой вот сексуальный трофей!

– Ты ничего не понимаешь в любви!

– Да получше тебя. Сколько ей лет? Ну, посчитай! Двадцать шесть плюс тридцать семь итого шестьдесят три… а тебе восемьдесят один! Не плачь.

– Поехали туда, к ней, – сказал Бубнов. – Разберемся.

Приехали.

К тому времени Юля и Игнат уже успели и нацеловаться, и еще кое-что. Так, слегка, немножко. Они уже оделись и сидели на диване, по разные его концы, и смотрели друг на друга.

Риттер и Бубнов сели в кресла, напротив них

– Простите, что я напечатал этот кусочек, – сказал Риттер. – Там всего тринадцать с чем-то тысяч знаков, около трети листа. Кроме того, это текст, который я написал целиком. Не будем вдаваться в правовые штучки. Хотите – я напишу опровержение.

– Хотим? – спросил Бубнов у Юли.

– Простим, – сказала она. – Если Виктор Яковлевич ни на что более не претендует и дает нам честное слово. Мы верим без расписок.

– Не претендую и даю честное слово, – сказал Риттер.

– Хорошо, – сказал Бубнов. – А теперь самое главное. Буду краток. Я оплатил этот роман. Довольно дорого. Я тут посчитал: даже если это будет самый-рассамый бестселлер и даже получит какую-нибудь премию, он все равно не окупится той суммой, которую я на него истратил. Сколько я вам заплатил, господин Щеглов? Полгода по восемьсот евро в неделю, а три недели и по тысяче двести, это выходит полтора миллиона рублей с хвостиком. Плюс еще пять миллионов с лишним.

– Какие еще пять миллионов? – Юля подняла брови.

– Ой, ой, ой! – смешно захныкал Бубнов. – Что я, не видел? Всё я видел. Но я добрый. Но не вообще, конечно, еще чего. – Он посмотрел на Риттера и Игната Щеглова. – А только к тебе, моя любимая жена.

– Ты добрый, – вздохнула Юля.

– То есть почти семь миллионов рублей, – сказал Бубнов. – Считаем обратно. Сто тысяч евро. Или сто двадцать две тысячи долларов. Да ни на каком Западе таких гонораров нет! Особенно для первого произведения начинающего писателя! Значит, роман – мой. Вы можете философствовать хоть целый месяц, что-то мне доказывать, но это будет либо лживая софистика, либо наивные фантазии. Я купил этот текст. Вместе с авторскими правами. Ну. – Он обратился к Юле. – Что ты мне скажешь?

– Давай так, – сказала она. – Роман взамен меня.

– Что-что? – Бубнов даже не понял. – Кто-то тут сошел с ума.

– Погодите, – сказал Риттер. – Юля. Выйдем на минутку. Вы не возразите, господин Бубнов?

– Возражу! Разговаривайте здесь.

Но Юля вскочила и выбежала в коридор. Риттер поднялся с кресла, развел руками и вышел вслед за нею.

Они сидели на кухне.

Юле было шестьдесят три года. Она заметно располнела. Сетка глубоких морщин иссекала ее шею, спускаясь к груди. На груди были особенно некрасивые рубчики. Кольца сильно врезались в пухлые пальцы. Ногти были тусклые и слоились, коричневая крупа была на тыльной стороне ладоней. Волосы были пего-седые. Сквозь тонкую кожу дорогих туфель были видны выпирающие подагрические косточки.

– Это ужасно, – сказала она, глядя на свои руки. – Я старая и гадкая, да? Я тебе отвратительна да?

– Я тебя люблю, – сказал Риттер. – Как тридцать семь лет назад.

– Я тебя, наверное, тоже. Но ничего не сделаешь.

– Зачем ты меня бросила? – спросил он. – Почему не захотела за меня замуж?