Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011

     Запропали где-то вихри —
позади иль впереди…
     Хруст шагов – чужих, своих ли —
     душу только бередит.
     Гвоздь ко всякому моменту
звонко ходики куют
и за чистую монету
гвозди эти выдают.
     Настоящего событья
кто б удачней прикупил:
в каждом "есть" могу открыть я,
что ж я буду, что ж я был!..
     Разве не мгновенна вечность —
я же в вечности бреду!
     Может, в этом я беспечность
наконец-то обрету?
     Вот уж чувствую вольготу —
бить перестает в виски
жизнью втянутый в работу
маятник моей тоски,
и теряю счет неделям —
поглотил меня вполне
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.

«От тишайшей этой стужи…»

     От тишайшей этой стужи
и от каменных палат
я решил бежать, и тут же,
взяв билет, я стал крылат
в предвкушении сперва лишь,
как меня, оторопев,
встретит славный мой товарищ,
деревенский терапевт!
     То-то б нам покуролесить,
но пургою мой визит
сбит с маршрута и АН-10
в непредвиденный транзит.
     В заметенной деревеньке
мой гостиничный редут,
где теряются не деньги —
в счет деньки мои идут —
и дотошный где будильник
этот вьюжный свет честит.
     Закадычный собутыльник
здесь меня не навестит.
     Отнесен, считай, к потерям
в снежной этой пелене
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.

«На крутую эту вьюгу…»

     На крутую эту вьюгу
тишь внезапная легла,
наконец-то, в гости к другу
мне пробиться помогла.
     Медицинским чистым спиртом
разбавлялся разговор,
и под звездный свод испытан
нужный путь на снежный двор.
     В лад не спящей ли царевне
   белый обморок зимы —
   всей поди слышны деревне
   торопливые пимы.
        Запоздало попущенье —
   израсходованы дни,
   и на все про все общенье
   сутки выдались одни.
        Рано утром эскулапа
   обнимаю я с тоской.
        С трехступенчатого трапа
   помахав ему рукой,
   улечу к своим пределам,
   где предстанет внове мне
   город белый, белый терем
   с белым обликом в окне

«Возвращенье из глубинки…»

     Возвращенье из глубинки,
честно говоря, глуши,
как из валенок в ботинки
переход моей души.
     Вьюги подвели итоги,
и сугробы аж в этаж.
     Приедается убогий
в окна въевшийся пейзаж.
     Иль считать за подмалевок,
или ж, раз на то пошло,
что для нежных лессировок
загрунтовано стекло?
     Но шутя разоблачится
выспренних метафор муть —
надо в ночь лишь отлучиться
и холодного хлебнуть,
где проглядывает льдинкой
в синем воздухе луна.
     Этот мой коктейль с чудинкой
надо выцедить до дна,
чтобы в ясности мороза
кроме звезд не стало грез.
     Кончилась метаморфоза.
     Никаких метаморфоз.
     Сам я праздным подмастерьем
отвернул лицом к стене
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.

«О, душа! Ты – горожанка…»