Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011

Что-то лопочет

на тумбе в просевшем сугробе

обрывок афиши.

     В ясный день, хотя и не пил,
странно пьян я.
     Узнаю
в талом снеге серый пепел
пропылавших белых вьюг.
     С крыш в синичий знобкий воздух
спички капель чирк да чирк,
сквозняком труху на гнездах
ворошит весенний цирк.
     Что ж, приспел апрель пернатый
и куражится скворцом —
враль, хвастун невероятный
над копеечным дворцом.
     Над проталиной у дома
слезный зыблется парок —
в неземной мои фантомы
зимние плывут чертог.
     Но мурашком новой жизни
проникает под пальто,
хохоча на вечной тризне
сумасшедший шапито.

Новосибирск. 1968–1969

II. Путевые заметки

Э. Шиловскому

«Невозможно много за ночь…»

     Невозможно много за ночь
перечувствовано мной.
     Внята эта несказанность
изморозью кружевной.
     С отрезвляющим апрелем
разлететься в светлый дым
тонким этим акварелям,
наслоеньям ледяным.
     Совершится неизбежный
четвертей круговорот,
и туман узора нежный
на мгновенье оживет.
     Исчезая, он заплачет —
грянет струйки тонкой трель.
     Декабрем был образ зачат,
а сотрет его апрель.
     Через пальцы просочится
с подоконника вода.
     Только чистая страница,
может, явит иногда
вихрем мысленных материй
в голубиной воркотне
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.

«В монотонные просторы…»

     В монотонные просторы,
в столбовые провода
наши с вьюгой разговоры
затянулись без следа.
     За страницу белых стекол
в масляный гляжу глазок,
слышу, слышу, как зацокал
белкой серою лесок.
     Времена чем невозвратней,
тем в помине голубей.
     Поднимаю с голубятни
стаю белых голубей.
     Понемногу с каждой птицей
набираю высоту.
     Лишь бы им не утомиться,
не исчезнуть на лету,
лишь бы только передали,
что их движет изнутри!
     И в неведомые дали
пропадают почтари.
     Не хозяин я теперь им,
как и не жилище мне
город белый, белый терем
с белым обликом в окне.

«Истощились снегопады…»

     Истощились снегопады,
и утишились ветра.
     Только дворницкой лопаты
шорох слышится с утра.
     Простираясь недалеко,
мысли зримые тихи,
и мгновенна подоплека
вдоха-выдоха в стихи.
     Бог ли дали мне зашторил
серебристою тоской?
     Наяву я грежу что ли?
     Жду ль кого-то день-деньской?
     Мимолетность – лейтмотивом
всякого черновика.
     Иней в окнах – негативом
писанного на века.
        Задержавшемуся мигу
   удосужив свой кивок,
   я вникаю в эту книгу
   и в застрочье, и меж строк,
   где пробелом между делом
   неизменно явен мне
   город белый, белый терем
   с белым обликом в окне.

«Запропали где-то вихри…»