Больше всего она боялась вновь увидеть его собственными глазами. Она стыдилась, она стыдила его, ей было стыдно за него, она ненавидела его, любила его, жалела его, презирала его, убивала его, никогда не видела его, знать не знала его, была готова для него на все, умоляла его, пинала его, плевала в него, гладила его легонько по щеке, говорила ему: «Ничего не случилось», перекусывала ему глотку, говорила ему: «Ты меня убил». Она думала обо всем том, о чем человек думает, когда собственный отец ему больше не отец. Когда тот, кто всегда знал все и всегда все делал правильно, погнул то, что больше не выпрямишь.
Она жила с ним пятнадцать лет. С тех пор, как умерла мама, – шесть лет. Он был как Земля: за сутки совершал полный оборот, крутясь вокруг своих овец. Как Земля: всю зиму молчал, а если лето выдавалось хорошее, порой что-то и говорил, осенью краснел от выпивки, весной пах навозом, добрел, если улыбалась она – солнышко. А сейчас земля исчезла, провалилась, рухнула, испарилась. Где же теперь ей найти почву под ногами? И она продолжала лежать.
Уже через долгое-долгое время она подумала: а ведь до этого он к ней не притрагивался. Даже не прикасался к ней до тех пор, пока не уложил ее в эту постель. И не положил этот шар ей в голову.
Он стоял там, словно самый негодный человек на свете, затем сделал шаг по направлению к ее постели, заметил, как виднеется темная макушка, замялся, вытянул руку, но увидел, что у него не рука, а какая-то лапища, сказал «Хух!», всплеснул ею, словно морж в воде – ластой, и заковылял обратно, плюхнулся на кровать и просидел там целый час, глазея в лестничный проем, словно в горящую сердцевину своего бытия, и видел там образы трех пылающих женщин: Йоуфрид, Йоуфрид и Йоуфрид. Затем он, не раздеваясь, залез под одеяло. Он больше и не раздевался.
И приснились ему его братья. Один резал щенков, другой баранов.
Глава 27
Ее глаза преследуют меня. Мне никогда не забыть этих глаз, которые смотрели на меня из его железных объятий, пока я стоял, словно обнаженный, приросший к стене сенника… Все это я думаю, пробираясь вперед по трем половицам, покачивающимся в воздухе среди белого тумана. Куда они меня послали?