Автор Исландии

Волны катились мимо, словно веселые вдовы, не соприкасающиеся ни в чем с горестями жизни; повернувшись к ветру задом, они давали ему нести их к следующему берегу. Я осторожно приблизился и не избежал того, чтоб посмотреть в глаза фридтьоувишке, который явно считал, что спасти свою любимую героиню – это для автора чересчур мелко. Она услышала плеск с моей стороны и отвернулась от ветерка, явила мне профиль: дрожащие губы, капля на носу, волосы слишком тяжелые, чтоб развеваться на ветру, – и вдруг развернулась и пошла мне навстречу. Я вытянул навстречу ей руку, но она ее не взяла и не взглянула на меня, когда брела мимо меня к берегу.

– Мордочка бегать не может! – закричал мальчик с косы. Я посмотрел туда и увидел, как он хлопочет над ней, пытается поднять ее. Девочка медленно, но верно продвигалась к берегу и к хутору, а я направился на оконечность косы. Дотуда было ближе, чем до берега, хотя путь был незнакомым. Но я же умею плавать, сказал я сам себе в тот миг, когда дно ушло у меня из-под ног и я погрузился в воду с головой. Какое это озеро хельское! И какое адски холодное! Я ощупью искал старые приемы плавания, хватался за очки (они были на месте), пытался гнать самого себя в сторону косы. Я очутился в холодном и сыром мире моего критика. До самого берега (крутого) в озере было глубоко. Я с трудом выбрался на траву. Конечно, для старой собаки, только что осуществившей героическое спасение на воде, такая задача была тем более сложной. Она лежала возле мальчика как подстреленная, адски промокшая. Ее тело дрожало, как мотор экскаватора на медленном ходу. У нее даже не было сил отряхнуться. Я посмотрел в сторону хутора. Эйвис выбралась на сушу и сидела на берегу. Я выплюнул попавшую в рот воду, велел Гриму идти к сестре, а сам взял собаку в охапку. Мы с ней оба вымокли одинаково. Я услышал, как он крикнул сестре перед тем, как подойти к ней:

– Что ты вообще делала?!

А где же был Хроульв? Все еще в городке. Утолял свою жажду мести бреннивином. Мордочку мы устроили в кухне перед топящейся печкой, завернули в плед, и мальчик разговаривал с ней, снова и снова задавал десять вопросов – десять вопросов, на все из которых ответ был «да». Даже на последний: «Ты собираешься умереть?»

Я тотчас побежал в пристройку и там снял одежду. Там стоял человек в белом халате с фонендоскопом на шее – мой старый знакомый Снорри, врач Центральной больницы. Я посоветовался с ним, как и много раз до того, и спросил, могу ли я с чистой совестью дать собаке умереть. Он в ответ спросил, сколько ей лет, и я вспомнил, что она почти ровесница девочки. «Лет четырнадцать-пятнадцать». Снорри задумался – он такой основательный, а потом сказал: «Да, да». И добавил: «По-моему, вполне можешь, но, с другой стороны, мне кажется маловероятным, чтоб собака спасла утопающего». «Неправдоподобным?» – спросил я. «Да, мне так кажется». – «Но собаки могут плавать под водой. Правда?» – «Да, forresten[104], могут. Во всяком случае, мне так казалось, но это неточно. Честно говоря, я не очень это знаю». Снорри – человек осторожный, и я всегда со страхом вспоминал его, когда читал свои книги, в которых можно было отыскать до безобразия много неправдоподобных вещей и всякой шелухи. «Отличная у тебя книга получилась», – обычно говорил он, но я ему не верил. Мы с ним были непохожи. Настолько непохожи, как убийца и врач. Я применял против своих героев стилистические эффекты в надежде убить их, а он всегда находил способ поддержать в них жизнь. «Нет, взрослого мужчину ударом косовища не убьешь. Тогда тебе надо ему глотку перерезать». Но в этот раз он одобрил мое предложение.