Автор Исландии

Вечером 10 мая 1938 года я вышел на центральном вокзале в Хельсинки и впервые понял слово «свобода», и погладил себя по голове. Волосы у меня поредели. На Эспланаден девушка в поперечно-полосатой футболке, похожая на студентку художественного вуза, продавала мороженое. Она сжала плечи и улыбнулась собственной неуклюжести жесткими финскими ямочками на щеках, подавая мне мороженое. Скорее всего, она торговала им первый день. Она была в меру красива, и я помню, как радовался при мысли, что она может после работы пойти домой, и за ней никто не будет следить, а вечером заснуть – и ее сны не будут разбирать назавтра на собрании правления. Но я быстро все забыл. Восемнадцать месяцев спустя Красная армия устремилась на площадь Эспланаден, а я своим пером призывал финнов показать ей дорогу.

ПОЧЕМУ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ВСЕ ПОШЛО ИМЕННО ТАК?! Как могла наша гуманная мечта о справедливом распределении богатств обернуться этим кошмаром? Коммунизм всегда заканчивался тиранией. От Кубы до Кореи и до Китая. Революции живут десять лет. Через десять лет после Французской революции Наполеон стал императором. Через десять лет после русской революции Сталин стал императором. Через сорок лет после кубинской революции Кастро – все еще император. Но порой в доме престарелых я встречал молодых пареньков, временно работающих в прачечной, которые просили меня, старика, подписать им книгу, и их глаза зажигались блеском, когда они заявляли, что они «тоже» коммунисты. Дети – они будут всегда.

Коммунизм с первого дня носил в себе смерть. Кто борется с несправедливостью путем оправдания убийства – сам его заслуживает. Коммунизм – это фашизм, замаскированный под любовь к ближнему. В этом вся разница. Сталин достиг бо́льших высот в искусстве пропаганды, чем Гитлер. Адольф говорил: власть над миром. А у Иосифа это называлось: мир во всем мире. Но Гитлер был человеком более светским, чем неотесанный мужлан Сталин, проводил свои убийства более стильно: велел убивать людей за расу и сексуальную ориентацию. Коба осуществлял свои убийства невзирая на лица. Довольно-таки долго мы оправдывались тем, что выбрать Сталина нам велела эпоха – для борьбы с Гитлером. Мы поддерживали черта в борьбе против его же бабушки.

Как могло так получиться? Я много-много лет ломал над этим голову. И все равно не понял. Ближе всего к разгадке я подошел в «Кафетерии» на Лёйгавег более десяти лет назад после моей собственной Чистки, моей собственной дезинсекции. Я встречался с Бьёртном Лейвссоном, отличным малым, сорок лет бывшим передовым в партии социалистов. В тот день девушки в «Терии» были необыкновенно бодры, и хотя мне шел уже шестой десяток, я оставался некоронованным мастером флирта с официантками. По-моему, им со мной было весело. Йоуханна была эдаким пышным тортиком, и она принесла мне добавку кофе, все еще смеясь над какой-то остротой с Фру на кассе, и она поставила чашку на стол, а потом сказала:

– Ой, простите, вы же хотели с молоком, да?

– Нет-нет, не стоит, гораздо лучше – с твоим смехом…

– Что? Да, ха-ха-ха, нет-нет, я схожу туда молока налью.

И она ушла: черная юбка заполнена широким задом с белой завязкой передника. Я повернулся к Бьёртну и сказал: «Ишь, какие они сегодня резвые!» – и с улыбкой взглянул в сторону прилавка. Я увидел, что Бьёртн тоже поглядел туда, сказал неопределенное «а-хм», не открывая рта, затем снова посмотрел на меня и продолжил разговор:

– Я просто не вижу, чтоб левое правительство старалось улучшить условия жизни для простого народа…

В том, как он смотрел на официантку, как он произнес это «а-хм» и как он продолжил разговор, сквозило что-то такое – я почувствовал, что на самом деле ему безразличен простой народ. Он его презирает. Единственное, что ему интересно, – это цифры на бумажке.

Через долгое время я встретил левака, которого угораздило в почтенном возрасте впервые сесть на лошадь. Он был в полном восторге от этого своего уникального жизненного опыта и только и говорил, что каждый исландец должен иметь лошадь, что верховая езда – это наша военная подготовка и что всех надо бы обязать часть дня проводить в седле. «Людям это так полезно». Людям полезно быть, как я. Я написал об этом короткую статью, не называя его по имени. Он позвонил мне в бешенстве: «Не смей так говорить! Не смей!» Не смей думать иначе, чем я.